У самого берега она споткнулась о корягу и шлепнулась в воду. Но клячу из рук все же не выпустила.
Вовка, валяясь по траве, умирал от хохота.
— Ой, братцы, лопну! Глядите — русалка: вся мокрая, в зеленой траве, и волосы во все стороны. Дайте ей еще рыбий хвост, от щуки! Ой, лопну!
— Тихо, ты! — толкнул его Витька. — Здесь рыба уходит, он смеется.
Рыба прыгала, стараясь перескочить через бредень или уйти в обход.
— Баламутьте, воду баламутьте! — командовал Ленька. — Выгребайте быстрей мотню[14].
Наловили мы почти полное ведро. Мелочь выбросили обратно в воду, пусть себе подрастает.
— Ну, будет, — сказал Ленька. — На уху хватит, и на жареху останется.
Ветка распустила свои волосы по плечам и подставила голову солнцу.
— А у тебя и вправду в волосах водоросли, — сказал я.
— Вытащи их, пожалуйста. А то ведь мне сзади не видно.
Волосы у Ветки были мягкие и тонкие. Я осторожно начал вытаскивать из них желто-зеленые кусочки водорослей.
— Ты прическу специально сделала такую, как у Аолы? — спросил я.
Ветка загадочно посмотрела на меня и улыбнулась.
— Может быть, и специально, — ответила она и перетянула волосы тесемкой у самого затылка.
Конечно, это здорово, что Ветка все же попала в экспедицию. Что бы мы, например, делали без нее с наловленной рыбой? Даже Ленькину работу она забраковала.
— Это называется почистил! Половина чешуи осталась… Тоже мне, юноши! — Она взяла нож, рыбу, сковородку, ведро, лавровый лист и перец. Нам была доверена только чистка картошки.
— Так их, так! — посмеивался Петр Васильевич. — Пусть учатся.
Зато какая была уха! А какие жареные караси! Нет, я знал, что делал, когда бросал в шляпу Флибустьера бумажку с решающим «да».
Глава 12. Испанский язык. Крик козодоя. Энрике делает первый выстрел. Кубинцы не боятся белых зверей. Штурм крепости
После ужина Петр Васильевич обычно устраивал час испанского языка. Ребята трудились вовсю, и все-таки Ветка всех обставила. Даже Гаррика.
— Буэнос тардес! — провозглашала она, выходя в освещенный костром круг. — Мучо густо эн коносерлес? Мельямо сеньорита Ветка[15]. — Обведя нас торжествующим взглядом, она ехидно добавляла: — Комо се энкуэнтра усте, лос амигос?[16]
Чувствовали мы себя неважно. Нам было далеко до таких глубоких познаний. Особенно плохо давался испанский язык Витьке. Как он ни бился, а утром все равно не мог вспомнить и половины тех слов, с которыми мы познакомились накануне.
Пожалуй, после Ветки лучше всех испанский язык давался Леньке Петухову. Уже на третьем занятии он пытался что-то отвечать болтливой сеньорите Ветке.
— Дондэ биве усте?[17] — вопрошала она надменным голосом.
— Биво… эн… — выдавливал из себя Ленька.
— Ла, — подсказывала Ветка.
— Ла Благодатовка[18].
— Ишь ты, абориген! — удивлялся Вовка. — Во дает!
После окончания «испанского часа» Петр Васильевич обычно открывал свой конспект. Но открывал он его больше для вида, потому что почти ничего не читал. Только посмотрит, перевернет страницу и, не глядя в нее, станет рассказывать, как будто это он сам Энрике Гомес. Тихо потрескивает потухающий костер, внизу на бечевник с шелестом набегает мелкая речная волна, а Петр Васильевич, глядя на подернутые пеплом угольки, продолжает историю о храбром и гордом кубинце.
«Мы прожили в горах две недели. Я сложил из камней хижину. У нас было несколько мешков маисовой муки и кувшин пальмового масла. В лесу водилось много дичи. Над нами было голубое безоблачное небо, мы быстро забыли обо всех неприятностях, и только Аола тревожилась за отца. Он не захотел идти с нами в горы и остался в поселке.
— Мне нечего теперь бояться белого зверя, — сказал он. — Благодаря тебе, Энрике, я не должен ему ничего, и он не посмеет тронуть меня. Я свободный человек.
Плохо знал старый Монтехо Педро Форменаса.
В одну из ночей яростно залаял мой пес. Где-то внизу на каменистой тропе зацокали лошадиные копыта.
— Кто там? — крикнул я в темноту. — Отвечай, или на твою в олову посыпятся камни! Для этого мне надо только шевельнуть ногой.
— Это я, Энрике! — раздался знакомый голос моего соседа и друга Армандо. — Беда, Энрике!
Соскочив с уставшей лошади, он сел у огня и рассказал обо всем, что случилось с той поры, как я покинул поселок.