— Это даже хорошо, что здесь не яркий свет, а сумерки, — рассуждала Ветка, доедая забытое на время печенье. — А то после мрака пещеры было бы вредно глазам.
Витька добрался до самого верха и теперь исследовал спасительную щель. На наш взгляд, он возился чересчур долго.
— Ну, чего ты там! — крикнул я. — Вылезай наружу и бросай нам веревку!
Но он что-то не спешил с ответом. Потом прислонился лицом к щели и крикнул:
— Ого-го-го! Ленька! Вовка! Ого-го-го!
— Чего ты орешь без толку?
— Вот то-то, что без толку… — отозвался Витька и с мрачным видом начал спускаться вниз.
— В чем дело? — встревожились мы.
Витька устало сел на камень и, зачерпнув воды, хлебнул из ладони.
Не выбраться через щель. Узкая очень. Даже голова не пролезает.
— Подкопаем давай!
— Иди копай! И сверху и снизу камень. И кричать бесполезно.
— Почему?
— Я кричал, а звук наружу не выходит. Там птица на ветке сидит, у самого края щели. Даже головой не повела. Щель длиной метра два, два с половиной. И ручей еще шумит…
Мы опустились на землю и сразу почувствовали, как устали. Ужасно захотелось вытянуть ноги.
— Солнце садится, — сказал Витька. — Прямо напротив щели. Значит, скоро сутки, как мы бродим под землей.
— Есть хочется, — тоскливо сказала Ветка. — И спать.
Витька, засопев, вытащил из кармана куртки два своих печенья.
— Ешь! — сказал он, протягивая их Ветке.
— Нет… — Ветка замотала головой. — Я и так… Нет, нет, не буду!
— Ешь, говорю! — прикрикнул Витька. — Будет здесь представляться!
Ветка робко взяла печенье. Мы отвернулись. У меня что-то булькало и перекатывалось в животе. Сосало под ложечкой. То ли от отчаяния, то ли от голода.
— Будем спать, — решительно сказал Витька. — Все равно скоро стемнеет, а остатки батарейки и спички надо беречь.
Ручей натащил в пещеру немного хвороста. Часть из него была полусухой. Мы развели маленький, величиной с ладонь, костерчик.
— Может, дым заметят, — сказал я.
Но дым потянуло в глубь пещеры. Мы вздохнули и, постелив куртки, легли, тесно прижавшись друг к другу. Ветка посредине, а мы с Витькой по краям.
Сон пришел сразу. Ему не помешали ни голод, ни тревога, ни писк и суетня летучих мышей.
Проснулись мы под утро. Было холодно и сыро. Ветка, сжавшись в комочек, сидела на камне и грустно смотрела в одну точку. Глаза у нее были красные.
— Костерчик бы развести… — сказал я.
Но хвороста больше не было. Витька хмуро оглядел пещеру.
— Чего сидеть сложа руки! — Он решительно тряхнул головой. — Надо идти на разведку. Может, где-нибудь в соседних коридорах есть такой же выход, как этот. — Он кивнул головой в сторону щели. — Ты, Ветка, сиди, а мы с Генкой пойдем.
— Ой, мальчики! И я с вами. Мне одной страшно.
— Чего там страшно? Здесь же светло. Оставайся, оставайся! Тебе надо силы беречь. Мы по-быстрому…
Ветка нехотя согласилась.
— Только не заблудитесь, пожалуйста, а то я здесь умру от страха.
— Не заблудимся, не бойся…
Закрепив шпагат, мы углубились в один из коридоров. Он шел слегка под уклон и без конца разветвлялся. Во все концы уходили щели и черные пугающие дыры, похожие на лазы. Никакого смысла не было петлять по ним. Мы уже собирались возвращаться, когда я заглянул в один из боковых коридоров. Он оказался очень коротким. Фонарик осветил его ровно срезанные углы. Дальше был мрак.
— Похоже на зал, — сказал я Витьке, выключая фонарь. — Глянем?
— Давай, только побыстрей.
Мы ощупью добрались до конца коридора и вновь включили фонарик. Его бледный луч тускло осветил какие-то странные предметы, лежащие у стены. Скорее всего, это были крупные камни и сваленные в кучу жерди.
Мы подошли поближе. Я снова включил фонарик и остолбенел. Витька с силой схватил меня за плечо.
— Бочонки! — прошептал он хрипло. — Бочонки с серебром… Шелудяк…
У стены действительно стояли бочонки. А жерди оказались громадными ржавыми пищалями[42], которые лежали перед бочонками на истлевших шкурах и каких-то лохмотьях. Отдельно была свалена груда медных шлемов две небольшие пушки и с десяток кривых сабель.
Мы подняли одну из них, и Витька попробовал открыть ею бочонок. Клинок скользнул по дереву, откалывая маленькие острые кусочки. Я подобрал один из них.
— Вроде застывшей смолы. Точно. Бочонки облиты смолой?