Сильный стук в парадную дверь напугал меня до такой степени, что я чуть не потерял сознание прямо в столовой. В глазах на секунду потемнело, а ноги стали ватными и слегка подкосились, заставив меня немного присесть. Стук повторился с ещё большей силой, тот, кто стоял по ту сторону был явно не на шутку раздражён и больше не мог терпеть. Совладав с собой, я попытался разглядеть пришедшего через окно, но нужного угла обзора достичь было невозможно, поэтому вскоре я оставил эти тщетные попытки и тихо проковылял в коридор, прислушиваясь к каждому звуку. Теперь в дверь уже не стучали, а по-настоящему били, словно стараясь снести её с петель. Холодные иголки ужаса кололи меня по рукам и ногам, а по спине вверх-вниз бегали маленькие букашки первобытного страха неизведанного. Тихо, стараясь не издать ни звука, я прошёл через столовую в кухню, где схватил первый попавшийся под руку нож, и, почувствовав некую уверенность, вернулся к парадной двери.
— Кто там?! — спросил я грубым голосом, искренне пытаясь не выдать своего страха.
— Я! — послышался хриплый, но ещё более грубый мужской голос из-за двери.
— Дворецкий?! — сопоставив в голове все факты, вдруг спросил я.
— Дворецкий, — согласился голос.
Правую руку, крепко сжимавшую кухонный нож, я убрал за спину, готовый в любой момент вернуть её в прежнее положение, а левой, слегка дрожащей, отодвинул металлический засов и слегка толкнул дверь. Она со скрипом открылась, запустив в коридор порыв холодного ветра. На крыльце стоял высокий лысый мужчина средних лет с густыми чёрными бровями и тоненькими усиками над верхней губой. Он был одет в чёрный шёлковый костюм, белую рубашку с двумя расстёгнутыми у шеи пуговицами и в блестящих белых туфлях, что оставались почти полностью чистыми. Несмотря на ужасный ливень, костюм был вполне сухой, поэтому я сразу сделал вывод, что дворецкий прибыл сюда в закрытой карете, но, что было крайне странно, ни звука копыт, топчущих размокшую грязь, ни шума от скрипучих колёс не было мною услышано. В тот момент я списал это на заглушающий все прочие звуки шум мощного дождя.
Мужчина учтиво поклонился мне, прошёл внутрь, вытер белые туфли о коврик и, ничего не говоря, поспешил к двери, ведущей к лестнице в подвал. Предположив, что дворецкому было необходимо удостовериться в наличии доставленной провизии, я воспользовался моментом и быстро вернул кухонный нож на его законное место. Уже на кухне мне в голову стукнула мысль, что прибывшему слуге было бы совсем необязательно знать о наличии необходимых продуктов, но стоило мне только сделать шаг в сторону коридора, как тут же из-за угла вывернул дворецкий, лицо которого расплывалось в такой жуткой улыбке, что усики неестественно деформировались, убегая на щёки.
— Что будет угодно, сэр? — спросил он, остановившись в дверях.
— Извините меня… э-э…
— Генри, сэр, — ответил дворецкий, завидев моё замешательство.
— Генри, — вновь начал я, — вы что-то искали в подвале?
— Лишь убедился в наличии продуктов для приёма, сэр, — спокойно ответил он, не убирая улыбки с лица.
— Как скоро прибудут служанки?
— Не могу знать, сэр. В такой дождь ни один кучер не погонит своих лошадей в наши края.
— Пока можешь занять спальню прислуги, Генри, — говорил я, проходя мимо него.
Дворецкий не шевелился, лишь следил взглядом, а затем и всей головой за моими передвижениями, и даже когда я окончательно скрылся за аркой, ведущей к лестнице на второй этаж, мне не удалось расслышать ни малейшего шороха, сообщающего о каком-либо движении этого человека.
В тот вечер я решил не ужинать, о чём сообщил дворецкому, смиренно стоящему около входа в гостиную. Тот молча кивнул, вновь расплываясь в улыбке. А под самую ночь, когда мрак за окном стал настолько плотным, что даже еле различимые контуры окружающих деревьев нельзя было разглядеть, сердце моё заколотилось с такой силой и болью, что я немедленно принялся перерывать свой чемодан в поиске сердечных капель. Спустя несколько минут боль отпустила, уступив место панике. Что-то не давало мне покоя, пугало меня, но я никак не мог понять что именно. Наконец, приняв решение внушить себе чувство полной безопасности, мне пришлось разыграть для себя небольшой показательный спектакль. Спустившись вниз, я прошёл в столовую, а затем и на кухню, где планировал завладеть заветным ножом, который на всякий случай должен был присутствовать в моей комнате в качестве оружия. Но на кухне не было ни одного ножа! На обратном пути мне вновь предстояло вздрогнуть, ведь прямо в дверях столовой стояла тёмная фигура дворецкого, освещаемая лишь тусклым светом печки. В сердцах я отругал его за столь неожиданное появление и, увлекшись процессом, совсем забыл спросить про отсутствие ножей, вспомнив об этом только у себя в спальне.
Эта ночь тянулась крайне долго, даже невыносимо, и лишь под утро мне удалось заснуть. Дверь в комнату я предусмотрительно запер на ключ, но проснувшись, обнаружил её открытой. Семя сомнения поселилось в моей голове. На столике внизу меня уже ждал скромный завтрак, а улыбчивый дворецкий по-прежнему стоял около гостиной, улыбаясь мне во весь рот. Дождь немного поутих, но всё равно никак не прекращался, без устали стуча каплями по стёклам.
Прибытия хозяина я ждал после обеда, однако ни к полднику, ни к ужину, ни к глубокой ночи его не было. Единственным объяснением подобной задержки мог бы послужить непрекращающийся дождь, размывший просёлочную дорогу к поместью. Моё волнение нарастало, а былая паника возвращалась с новой силой. Каждый удар дождя стал эхом отзываться в моей больной голове, а жуткие образы, которые представлялись мне днём раньше, теперь начали деформироваться, принимая ещё более ужасающие формы. Они мерещились повсюду, — от противоположного угла моей комнаты до обратной стороны затемнённых пыльных витражей, за которыми чудовища свисали с крыши на толстых нитях паутины, заглядывая в дом своими светящимися красными глазами.
Ситуация осложнилась, когда перед отходом ко сну я вновь не обнаружил на кухне ни одного ножа, о чём немедля сообщил дворецкому. Его лицо снова приняло эту ужасную гримасу, но в этот раз рот был слегка приоткрыт, обнажая белые зубы. Генри посмотрел на меня исподлобья, слегка наклонив голову вперёд, и тихо прохрипел:
— Вам не нужен нож, сэр.
Всё моё тело будто превратилось в большой кусок льда, внутри всё заклокотало, каждым суставом, каждой клеточкой своего организма я ощущал нестерпимую боль от осознания своей безысходности. Но снаружи я старался максимально сохранить лицо. Генри так же стоял в дверях, ни на секунду не убирая улыбки с лица. Мне ничего не оставалось, кроме как в темпе вернуться в свою спальню, закрыть за собой дверь, хотя и особого толка от этого действия не было; схватить небольшую увесистую статуэтку греческого бога Аполлона с письменного стола и, сжимая её в руке, забраться под одеяло. По моим предположениям, если Генри вдруг захочет на меня напасть, то я, заслышав, как он вскрывает дверь, неслышно пробегу, пока мои шаги будет заглушать шорохи в замке, спрячусь за угол и неожиданно нанесу ему сильный удар статуэткой в затылок.
Время шло. Под одеялом становилось всё жарче, несмотря на холодную ночь. Ни малейшего шороха ниоткуда не доносилось, дворецкого будто бы вовсе не было в доме, но отсутствие тоненького лучика света из коридора, обычно проникающего в спальню сквозь небольшую замочную скважину, говорило о том, что в данный момент времени Генри находится прямо за дверью. Глаза предательски слипались, а головная боль усиливалась, забирая мою бдительность и любое желание пошевелиться, но спать было никак нельзя, иначе можно было бы попросту упустить нужный момент.