— То-то, хлябь вашу твердь!.. Вы сами видели?
— Как можно видеть то, чего не бывает! — хочет отшутиться Алеко Никитич. — В воскресенье по городу слонялось много нетрезвого населения… А в таком состоянии можно увидеть все что угодно… Мы уже заказали антиалкогольную статью академику…
— А я видел! — прерывает его Н.Р., ударив кулаком по подоконнику. Он сидит все еще спиной к посетителям. — Что же вы, хлябь вашу твердь, против меня заказали антиалкогольную статью?!
— Алеко Никитич! — осторожно встревает Иудей Гордеевич. — Вы знаете я спиритизмом не балуюсь, но я тоже видел…
«Продает! — тоскливо думает Алеко Никитич. — Сразу продает…»
Он начинает искать выход:
— Честно говоря, я тоже в окне видел какое-то свечение…
— Значит, и вы видели! — итожит Н.Р. и продолжает: — А теперь скажите мне, хлябь вашу твердь, если вы тоже видели, почему я получаю на четвертый день анонимные письма? Почему народ считает, что его обманывают, скрывая факты очевидного невероятного? Почему ваша газета до сих пор не выступила с научными доказательствами абсурдности того, что все, в том числе и мы с вами, видели? А! Почему, хлябь вашу твердь?! Кто редактор газеты? Вы или я? Если я, то уступите мне ваше кресло, а вы садитесь в мое и отвечайте на законные интересы трудящихся!..
— У нас в некотором роде журнал, а не газета, — мягко говорит Алеко Никитич, — периодическое издание… раз в месяц… Мы не можем столь оперативно…
Н.Р. разворачивается в кресле на сто восемьдесят градусов, поднимает голову и видит, что перед ним стоят Алеко Никитич и Индей Гордеевич. Сотрудники журнала «Поле-полюшко», хлябь их твердь!.. И он с достоинством исправляет положение:
— Вижу. Не слепой… Но газета какова?.. У Чепурного-то что вместо головы?
— По правде говоря, — Алеко Никитич оживляется, — Чепурной хоть и неплохой журналист, но не для главного редактора такого оперативного органа, каким является газета…
«Продает! — думает Индей Гордеевич. — Сразу продает!»
«Закладывает, хлябь его твердь! — думает Н.Р. — Тут же закладывает!»
— Что же касается нашего журнала, — смелеет Алеко Никитич, — то тут мы с Индеем Гордеевичем уже кое-что прикинули… Обстоятельный отпор дать, конечно, уже не успеем, но врезочку вразумительную тиснем…
— Да уж, это нужно, — разрешает Н.Р. — А у вас-то что стряслось?
Алеко Никитич вынимает из портфеля рукопись и кладет ее на стол Н.Р. Индей Гордеевич некстати зевает.
— Что это вы, хлябь вашу твердь, как драный кот? — смотрит Н.Р. на Индея Гордеевича.
— Объясню, все объясню, — извиняется он.
— Произведеньице нам тут подсунули, — докладывает Алеко Никитич. Случай не совсем обычный. В другой-то раз так и черт с ним… Завернем не обеднеем. У нас редакционный портфель переполнен… Но есть подозрение, что автор не совсем рядовой, а имеет отношение к… — Алеко Никитич многозначительно указывает пальцем и глазами на потолок..
— К чему имеет отношение? К тому, что на небе висело? — усмехается Н.Р.
Но когда Алеко Никитич озабочен, ему не до шуток.
— Если бы, — говорит он со вздохом. — Но тут берите выше… Автор, по некоторым сведениям, чей-то важный сын… А в таких случаях мы должны быть особенно ответственны и внимательны… Нельзя, понимаете, потакать, но опасно и травмировать… Тем более что не каждый день к нам обращаются на таком уровне… И для престижа журнала, а может быть, и всего города…
— Откуда вам известно, что он чей-то сын? — спрашивает Н.Р., и в голосе его звучит строгость.
— Мне лично неизвестно, — зевает Индей Гордеевич. — Я его не видел…
«Страхуется! — думает Алеко Никитич. — На всякими случай страхуется!»
— С одной стороны, есть сведения, — говорит он. — А с другой стороны, я его видел.
— Он что, паспорт вам предъявил? — спрашивает Н.Р.
— Нет. Но производит впечатление… Русый такой… Со светлыми глазами… У меня нюх собачий… Еще с центральной газеты… И взгляд у него уверенный… Нахальный…
— Это в каком смысле? — строго уточняет Н.Р.
— В хорошем смысле, — тоже перестраивается Алеко Никитич. — В смысле достоинства…
— Да! — вдохновенно произносит Н.Р. — Молодежь сейчас сильная подрастает, волевая! Такую молодежь надо поддерживать! Зеленую улицу! Открытые двери!
— А если он не из той молодежи? — осторожничает Алеко Никитич.
— А скажи мне, Алеко, хлябь твою твердь! — Н.Р. встает из-за стола и в носках ходит по кабинету. — Кто хозяин журнала? Ты или я! Если я, то давай мне свое кресло, бери мое… И зарплату мою бери!.. И ответственность мою бери!.. А я к тебе буду приходить и вопросы задавать!.. А ты меня распекать будешь!.. «Что это у тебя, Н.Р., — скажешь ты, — в журнале творится?.. А? Хлябь твою твердь!.. Что это твой художник, как его, Бабенлюбен, что ли, рисовать себе позволяет? Мне тут звонят, понимаешь, солидные люди, уважаемые товарищи, возмущаются… Романтику совсем запустил!.. А где наши сегодняшние Ромео, хлябь вашу твердь?! Джульетты где?.. Где место подвигу, хлябь вашу твердь?! А?» — спросишь ты у меня!..
— Кстати, Алеко Никитич, — вмешивается, прикрывая зевок ладонью, Индей Гордеевич, — с Дамменлибеном пора кончать!
«Опять продает!» — думает Алеко Никитич.
— А вас вообще не спрашивают! — гаркает Н.Р. — Хоть вы и правы!.. Приходите на прием черт знает в каком виде! Небритый! Зеваете, хлябь вашу твердь! Как будто всю ночь дрова грузили!..
— Индей Гордеевич ретив стал не по годам, — многозначительно вставляет Алеко Никитич.
«Топит! — думает Индей Гордеевич. — Топит, подлец!»
— Я объясню, — оправдывается он. — Я все объясню…
— Объяснять буду я! — кричит Н.Р. — Для чего вы притащили мне эту вещь? — Он трясет рукописью перед носом Алеко Никитича. — Кто решает? Вы или я!.. Если вещь отвечает — печатайте! Если не отвечает — в корзину!.. Хотите переложить на меня ответственность?
— Нет. Но если автор вещи — чей-то сын, то…
— У него что, на лбу написано, что он чей-то сын?
— Вот мы и хотели вас просить… помочь кое-что выяснить… У вас связи, прямой выход…
— Выход? На кого?.. Как фамилия автора вещи?
— В том-то и дело, что фамилии нет…
Н.Р. садится в кресло, придвигает к себе телефон, отодвигает стакан с чаем, кладет папку в ящик стола, вынимает из футляра очки, перелистывает календарь, поправляет стакан с карандашами, достает папку из ящика, прячет очки в футляр, отодвигает телефон, придвигает стакан с чаем.
— С вами не соскучишься, хлябь вашу твердь! Автора нет! Фамилии нет, а Н.Р. должен выяснить?..
— Хотя бы приблизительно, — настаивает Алеко Никитич. — Узнать бы, у кого дети лет двадцати пяти… Девушки отпадают… Брюнеты и рыжие отпадают… Нацменьшинства отпадают… Посольские дети нас не интересуют не велики шишки… Да и министерские — выборочно…
Н.Р. вновь придвигает настольные атрибуты руководителя, и ход мыслей его примерно таков: если автор — чей-то сын и вещь выходит в журнале, а Н.Р. не в курсе, то главные купоны сострижет Алеко, хлябь его твердь! Если автор не чей-то сын, а вещь напечатана и скандала нет, то и бог с ней, но если вещь напечатана и возникает скандал, то главный удар обрушится на Н.Р., даже при условии быстрейшего упредительного увольнения Алеко, хлябь его твердь. Если вещь не напечатана и автор — просто автор, то и ладно. Перебьется. Но если вещь не напечатана, а автор — чей-то сын, то получается, Н.Р. — либо перестраховщик, либо у него что-то личное по отношению к отцу автора, и никакое увольнение Алеко не поможет. Что же делать? Попытаться по своим каналам выяснить, чей же сын автор? Задача для сумасшедшего, конечно, но выхода нет. Нельзя только, чтобы инициатива предложения исходила от Алеко. Надо прийти к этому выводу самому…
Глядя, как Н.Р. играет настольными атрибутами руководителя, Алеко Никитич соображает: вот мы и подцепим Н.Р. к нашему составу в качестве паровозика… С-с-с… Ну, допустим, автор — сынок. Тиснули мы его произведеньице. Начинается «ура!». Но кому «ура!»? «Ура!» сверху донизу по лесенке, а главное «ура!» — Н.Р. Алеко Никитичу кричать «ура!» не будут. Ему в лучшем случае «ура!» пропищит на ушко Н.Р. Алеко Никитич знает, как это делается. А на черта ему сдалась эта похвала Н.Р.? Не велика шишка… Хорошо бы, конечно, его обойти, тиснуть произведеньице этого автора, а он и вправду оказывается сынком. Тут есть, конечно, шанс выиграть и успеть собрать основной урожай, оставив Н.Р., как говорит Колбаско, «за флагом». Но такая ставка рискованна. Лошадка уж больно затемнена… А вдруг автор не сынок?.. А мы уже тиснули!.. И кое-кому не понравилось! А Н.Р. не был поставлен в известность! С-с-с… Что с ним будет, то с ним будет… Как говорится, его собачье дело… Но то, что Алеко Никитичу головы не сносить — факт! Он знает, как это делается. Так что уж лучше, как говорит тот же Колбаско, «сыграть на фаворита — может, и не наваришь, но при своих останешься»… А ведь время, да и возраст таковы, что главное — остаться при своих… вот пусть он и позвонит, и почешется. Мы его прицепим. Паровозик стоит — и состав стоит. Паровозик тронулся — и вагончики за ним поехали. Доехали — хорошо. Крушеньице! Печально. Но ведь не вагончики виноваты. Их паровозик вез…