Усталые, они поужинали и стали готовиться ко сну. После отбоя — впервые со времени ранения рядового Иболья — взвод соблюдал полную тишину, если не считать, разумеется, того, что рядовой Хайналка по-прежнему скрипел зубами во сне, а Пипетер трижды в течение ночи… выходил по нужде…
На следующее утро батальон построили в полной парадной форме. А через четверть часа приехал товарищ заместитель министра в сопровождении высокопоставленных офицеров, несмотря на то что он уже был здесь недавно. Товарищ заместитель министра принял рапорт командира и поздоровался с застывшим батальоном. Затем начальник штаба зачитал приказ. В необычно пространном приказе подробно говорилось о том, как два пограничника и рядовой их батальона Деже Иболья помешали давно разыскиваемой опасной шпионке и действовавшему вместе с ней не менее опасному преступнику бежать за пределы страны. Потом посыпались звезды. Пограничников повысили в звании и наградили. Рядовой Иболья получил звездочку младшего сержанта, Золотую медаль и вдобавок внеочередной отпуск. Кроме того, ему предоставили право без приемных экзаменов поступить в офицерскую школу, о чем он еще в прошлом году подал заявление.
Батальон и без того все это время стоял неподвижно. Но когда начальник штаба, зачитав весь приказ, ни словом не обмолвился о том, что женщина в поезде оказалась мужчиной, причем тем самым прикинувшимся пьянчужкой диверсантом, которого обнаружили с крыши свинарника, бойцы прямо-таки оцепенели. У сразу померкнувших звезд батальона — ефрейтора Бендегуза Бюрёка, а еще больше у рядового Казмера Кикирича — округлились и полезли на лоб глаза, а рты сами собой открылись от изумления.
Они уставились в одну точку остекленевшими, ничего не видящими глазами. Не видели даже, как заместитель министра, нацепив на китель младшего сержанта Иболья сверкающую медаль, с подлинно отцовской любовью дважды крепко обнял и поцеловал его.
Евгений Воеводин
КУЗЯ
часток заставы, на котором мне довелось служить, считался в отряде самым трудным. Граница проходила по узким, поросшим камышами протокам. Мелкие озера терялись среди болот. Длинный залив отделял заставу от этих болот и озер, и наряды должны были шагать в обход многие километры или, если позволяла погода, добирались до границы на лодке. Особенно трудно приходилось новичкам. Они ходили распухшие от комариных укусов, проваливались на болотах в елани и сбивали себе ноги в дальних переходах. На учебном пункте, откуда к нам прибывали новички, знали о наших трудностях и поэтому присылали самых крепких ребят.
В этот день, когда прибыли новички, я обрадовался тому, что среди них было несколько спортсменов-разрядников. У Аверина был даже первый разряд по гимнастике.
Рослый, сильный парень оказался человеком язвительным. Наше знакомство началось с того, что Аверин, заметив стоявшие возле сарая удочки, спросил меня:
— А шпионов здесь ловят, товарищ капитан? Или только рыбешку?
— Шпионов пока нет, — усмехнулся я.
— Вывелись, — сочувственно поддержал меня Аверин. — За что же, извиняюсь, жалование нам идет? И где тогда романтика пограничной службы?
— Будет вам и романтика, — сказал я.
Вечером, когда новички собрались в ленинской комнате, я передал этот разговор. Ребята задвигались, заулыбались, и я понял, что они, в общем-то, одобряют Аверина. Вот сказанул так сказанул! Рыбешку будем ловить вместо шпионов! Я сидел и ждал, пока они выговорятся.
Да, я ничем не мог порадовать их. Последнее нарушение границы было здесь много лет назад, еще до того, как я сам, в ту пору лейтенант, прибыл сюда служить. И я тоже не видел в глаза живого нарушителя, если не считать крестьянина, который зимой сбился в темноте и оказался на нашей стороне протоки.
Я вспомнил этого крестьянина. Он батрачил на хуторе, который можно было рассмотреть с нашей вышки даже без стереотрубы. Красные черепичные крыши ярко выделялись среди зелени.
Когда крестьянина привели на заставу, я не сомневался в том, что нарушение границы было непреднамеренным. Несколько лет я знал этого человека, видел его не раз и догадывался, как он живет.
Ранним утром он выходил из своего крохотного домика, обшитого фанерой, толем и кусками ржавого железа. Волоча ноги, шел на скотный двор и до позднего вечера работал там. Однажды я подсчитал, сколько он работает: вышло что-то около семнадцати часов.