Нарушитель выстрелил во Владимирова, развернувшись — в Шаповаленко и Стернина. Еще развернется — и в нас, в капитана? Мне надо стрелять. Не попасть в своих. Не уложить его наповал. По ногам!
Я нажал на спусковой крючок, очередь гулко протарахтела над барханом, нарушитель выронил пистолет. И тут же потянулся к нему, схватил, но сзади навалились Шаповаленко и Стернин. И мы с начальником подбежали, и Владимиров. У нарушителя выкрутили пистолет. Щелкнули наручники. Мы сгрудились, тяжело дышали.
Нарушитель напряг мышцы, словно испытывая наручники на прочность, затем расслабился, опустил веки, и меня поразило: ресницы изогнутые и длинные, как у московских модниц. Московские модницы? Что ты мелешь? У капитана кровь течет, а ты о модницах, идиот.
Я достал индивидуальный пакет:
— Товарищ капитан, разрешите перебинтую?
— Давай. А ты, Шаповаленко, окажи помощь задержанному. По-моему, ранен ниже колен.
Шаповаленко пробормотал:
— Я б ему, гаду ползучему, оказал помощь, век бы не захотел…
И Владимиров пробормотал:
— Товарищ капитан, я осмотрю Сильву… Перевяжу…
— Давай.
Овчарка ползла к нам, волоча задние лапы. Владимиров вскрывал индивидуальный пакет.
Наверное, пуля в позвоночнике… Зад парализован… В Ашхабаде я видел кошку с поврежденными позвонками, горе горькое…
Я бинтовал, и у начальника заставы на повязке проступало красное пятно. Шаповаленко штыком распорол нарушителю брюки, перевязывал мясистые волосатые икры — на бинтах красное пятно. Пришел Владимиров с овчаркой на руках — бинты в крови.
Я помог капитану надеть гимнастерку, застегнуться. Он сказал:
— Спасибо, лекарь. Что с Сильвой, Владимиров?
— Пуля застряла в позвоночнике. Входное отверстие есть, выходного не сыскалось. Не жилица она, Сильва…
— Это ты оставь, — сказал начальник заставы. — В ветлазарете чародеи, спасут.
Нарушитель недвижим — ему по брови надвинули слетевшую в схватке шапку, коверкотовый пиджак измят, штаны окровавлены, смуглые черты побледнели, вокруг рта глубокие, как от стамески, складки. Резкие складки — и женские ресницы. На левом сапоге — каблук скошенный, не ошибешься. Кто он — русский, туркмен? Скорее, полукровка. Сколько лет? Какой судьбы? С чем пожаловал? Интересно. Но с этим разберемся не мы, есть люди, которые разберутся. Наше дело было задержать. Задержали. Не осрамились.
Иштван Такач
ПЕРВЫЙ НАРЯД
ще ни разу им не выдавали столько патронов, как в тот день. Вернувшись в расположение, бойцы высыпали боеприпасы на койки и, волнуясь, укладывали их в магазины: бойцам впервые предстояло идти в наряд.
Командир взвода лейтенант Вордо неторопливо расхаживал вдоль коек, изредка останавливался возле кого-нибудь из своих подчиненных, проверял зарядку магазинов и спрашивал:
— Боец Лоци! Скажите, кто может быть назначен в наряд?
— Товарищ лейтенант, в наряд… — начинал тот, дословно повторяя все, что записано в уставе.
— Кто имеет право снять часового, боец Балог?
— Часового может снять разводящий, начальник караула и дежурный по части.
— А другой часовой?
— Только в присутствии разводящего или начальника караула.
— Хорошо! Взять снаряжение и построиться на плацу!
До развода пришлось потоптаться на свежем снегу почти полчаса. Дежурный капитан при свете фонаря проверял снаряжение и несколько дольше и подробнее, чем старых солдат, инструктировал их. Он напомнил требования военной присяги и нескольким бойцам задал вопросы, затем сказал:
— Если кто-нибудь из вас по состоянию здоровья не может нести службу, прошу выйти из строя.
Строй не шевельнулся.
— Стало быть, все в порядке?.. — Капитан повернулся к лейтенанту: — Инструктаж окончен.
В караулке бойцы выложили из карманов перочинные ножи, сигареты, зажигалки. Первая смена вместе с младшим сержантом Чики направилась к месту, где солдаты обычно заряжали оружие, остальные принялись укладывать снаряжение. Несколько минут спустя вернулся смененный наряд. Бойцы собрали свои вещи, перебросились несколькими словами с новичками.
— Ну, старик Лоци, смотри, чтобы не украли казарму, — пошутил боец Трейбер. — Возможно, пойду в город, моя очередь идти в увольнение.
— Ты что же, один собираешься время проводить? — спросил Лоци.
— Конечно нет, погуляем с Эржи.
— Это что, опять новая девушка?
— Где там! Познакомились еще на уборке винограда. Уже три месяца.
— Тогда не задерживайся, потом расскажешь. — Лоци толкнул земляка в спину. — Взвод ждет… да и Эржи тоже.
Вторая смена, в которую зачислили Лоци, бодрствовала. Бойцы вымыли мокрый от снега каменный пол и уселись вокруг стола. Фекете писал письмо жене, Лоци играл в шахматы с командиром отделения. Прозванный Мерзляком, Шойом усердно подкладывал в печку дрова и, казалось, сам готов был забраться в огонь. Между тем в комнате стояла такая жара, хоть окна открывай. Разводящий отправился проверять посты.
— Стой! Кто идет? — раздался через несколько секунд громкий окрик первого часового. В караулке засмеялись.
— Это Хусар! Только он способен так кричать, что даже младший сержант и тот боится, — сказал Мерзляк.
Тем временем усилившийся ветер распахнул ставни, забросил в комнату холод и снег, так что помещение разом остыло. Фекете закрыл ставни и ладонью смахнул с подоконника белые пушинки.
— Скоро наша очередь, — повернулся он к Лоци. — Я буду на первом посту. Ты, кажется, идешь на второй?
— Да, на второй, к ограде, где склады боеприпасов. Старики говорят, что там темно, как в преисподней.
— Надеюсь, ты не боишься? — спросил Шойом. — Если случится беда, давай кричи, я побегу… да не к тебе, за помощью…
Шутка вызвала общий смех.
— Смена, подготовиться! — отдал команду лейтенант Бордо. — Напрасно вы так натопили, будете мерзнуть на посту.
Приятно было после духоты подышать свежим воздухом. Прошли мимо ворот, и Фекете принял у Хусара пост. Извилистая тропинка вела к посту номер два. Под ногами в темноте скрипели снежинки.
— Стой! Кто идет?
— Смена!
— Разводящий три шага вперед, остальные на месте!
Часовой взял автомат на ремень.
— Товарищ ефрейтор, докладывает боец Балог, во время несения службы на втором посту особых происшествий не было!
Лоци встал рядом с Балогом. Повторил задание, осмотрел печати на дверях склада.
Никогда еще Лоци не испытывал такого странного чувства, как теперь. С тех пор как стал солдатом, он впервые остался один с оружием в руках. Сейчас ему вверили спокойствие людей, целость склада оружия и боеприпасов.
Он старался не смотреть в сторону освещенных окон казармы и постепенно привык к темноте. Прошелся между двумя табличками, определявшими маршрут движения, сосчитал шаги. Восемь… двадцать шесть… семьдесят два. Вздрогнул. Посмотрел вокруг, ему показалось, что стало еще темнее, чем прежде: в казарме погас свет. Было десять часов. Что сейчас делает Трейбер? Наверняка провел вечер в каком-нибудь прессо вместе со своей Эржи. Как им, наверно, хорошо!.. Да нет! Ведь уже минуло десять, значит, он уже спит. Неплохо бы оказаться сейчас на его месте.
Вдруг Лоци показалось, что за ним кто-то подсматривает. Мысли сразу же улетучились, сильно забилось сердце. Он сжал в руках автомат и медленно повернулся. Метр за метром осмотрел ограду, но никого не увидел. Затем принялся разглядывать сторожевой грибок.
«Черт возьми, там кто-то прячется… Что это за тень у столба? Надо зарядить винтовку…»
Лоци перевел предохранитель. Осторожно подошел к ограде, нагнулся.
«Правильно учил товарищ лейтенант, — подумал он о своем командире. — Действительно, в таком положении лучше видно. Но что там? Или кто там? Надо окликнуть».
Он чуть было не закричал, услышав за спиной чьи-то шаги.
«Очутился между двух огней. Позади тоже люди, их много. Надо повернуться в их сторону».