— Жаль того слесаря… — вздохнул Ларин.
Павел Игнатьевич налил себе сухого вина и выразительно взглянул на собеседника:
— За светлую память Васи Горского…
— Земля ему пухом, — Андрей выпил залпом.
— Его уже все равно не вернуть. Надо сражаться за медсестру.
— Что ей инкриминируют? — поинтересовался Ларин.
— Пока неясно, — Павел Игнатьевич взглянул в окно, за которым по-прежнему хлестал дождь. — Официальное обвинение — «недонесение». Ну, помнишь, она тебе когда-то перевязку делала, вот и должна была сигнализировать об огнестрельном ранении. Не донесла, за что ей отдельное спасибо. Доказательная база на нее куцая. Свидетелей никаких, документов никаких, и вообще на нее ничего нету. Но повесить на нее могут все, что угодно: от людоедства до шпионажа в пользу Гондураса.
— Кто же занимается этими арестами?
— Отдел по борьбе с экстремизмом Минюста.
— Так ведь такой и в Следственном комитете есть, и в ФСБ, кажется…
— И в Минюсте тоже. Они там на экстремизме буквально все помешались, — Павел Игнатьевич отставил пустой бокал. — А если экстремизм в моде у Следственного комитета и на Лубянке, то соответствующие отделы по борьбе с ним должны быть везде, даже, наверное, в МЧС и в Министерстве культуры.
— Какой же экстремист из скромной медсестры? — хмыкнул Андрей. — И вообще — у нее маленький ребенок, насколько я помню. Могли бы и пожалеть. А в экстремисты назначить кого-нибудь другого. Что — мало кандидатур?
— Смысл существования всех этих МВД, ФСБ, Минюстов и прочих — сохранение стабильности существующего режима, всех этих властных кланов. То есть возможности стабильно грабить, насиловать и обманывать людей, — Павел Игнатьевич недобро хмыкнул. — Людей, конечно, им тоже жалко. Как жаль каких-нибудь голодающих Экваториальной Гвинеи. То есть абстрактно. А те, кого они ежедневно видят из окон своих лимузинов, для них всего лишь биомасса, сброд. Быдло, считающее рваные рубли на дешевую водку… И вспоминают о нем лишь за несколько месяцев до выборов, когда этих людей неожиданно начинают называют «дорогими россиянами», внушая им мысль о собственной значимости. А если это быдло внезапно поднимает голову или хотя бы задается классическим вопросом «тварь я дрожащая или право имею?», то на него, как на дохлую собаку, вешают статью «экстремизм».
— В цивилизованных странах дело Лидии Федоровны и покойного Горского решал бы суд, — резюмировал Ларин.
— В том-то и дело, что в цивилизованных… Ладно, Андрей, — Павел Игнатьевич достал нетбук. — Догадываешься, чем мы будем заниматься теперь?
— Почти.
— Тогда внимательно смотри, слушай и запоминай…
Глядя на Павла Игнатьевича Дугина, невозможно было себе и представить, что он возглавляет ни много ни мало мощнейшую и отлично законспирированную тайную структуру. В отличие от большинства подобных организаций она не ставила перед собой цель свержения действующего режима с последующим захватом власти. Цели были более чем благородными: беспощадная борьба с коррупцией в любых ее проявлениях, и притом исключительно неконституционными методами.
Костяк тайной структуры составляли честные офицеры силовых структур, которые еще не забыли такие старомодные понятия, как порядочность, совесть, присяга и интересы державы. Однако одиночка, сколь благороден он ни был, не в состоянии победить тотальную продажность властей. Тем более, коррупция в России — это не только гаишник, вымогающий на шоссе дежурную взятку, и не только ректор вуза, гарантирующий абитуриенту поступление за определенную плату. Коррупция в России — это стиль жизни…
Начиналось все несколько лет назад, как обычно, с самого малого. Офицерам, выгнанным со службы за излишнюю порядочность, влиятельный силовик Дугин подыскивал новые места работы. Тем более что его генеральские погоны и высокая должность в главке МВД открывали самые широкие возможности. Затем начались хитроумные подставы для «оборотней в погонах», этих самых честных офицеров уволивших. Для этого несколько наиболее проверенных людей были объединены в первую «пятерку». Вскоре организовалась еще одна. Затем — еще и еще…
Заговор — это не обязательно одеяла на окнах, зашитая за подкладку шифровка, надписи кровью на пергаменте и пистолет, замаскированный под авторучку. Залог любого успешного заговора и любой тайной организации — полное и взаимное доверие ее членов. Доверительные отношения между заговорщиками возникли сразу же.
Вычищать скверну законными методами оказалось нереально — та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и, самое главное, низменные шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее ярых коррупционеров. Точечные удары вызывали у тех естественный страх, количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что эти самоубийства далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, этаком «ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, росли и ширились, причем не только в Москве, но и на периферии. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим поводом для страха, чем сами акции.