— Ты бы лучше в город грабить шел. Там можно больше взять, ежели, например, сберегательную кассу ограбить. Ты честный человек или вор? — закричал он вдруг. — Если ты честный, так и работай честно!
Ванька промолчал. Он подумал, что, может, оттого он и в гору не идет, что до рудника ему, по существу, нет дела. Платят — он работает, не больше.
— Нужно сделать перемер, — говорил Шатунов. — Мы это так или иначе сделаем. Лучше будет, если и ты нас с Уткиным поддержишь.
— А если убьют? — спросил Ванька.
Шатунов сплюнул и засмеялся:
— Не убьют, мы живучие.
Но Ванька молчал, переминаясь с ноги на ногу. В конце концов он здесь маленький человек. Не ему решать все эти вопросы. Шатунов дело другое, он — десятник. Глядишь, завтра его, чего доброго, заведующим рудником поставят.
На другой день на Серный рудник пришли Кошкарев, Шатунов и Уткин. С ними были еще десятник по фамилии Скакун, маленький, толстый человек. Он бегал вокруг, кричал на людей, потом подбегал к Кошкареву и, суетясь, настаивал, что замер работ правильный, проверять нечего, только людей разволнуешь.
— Вот и посмотрим, какой правильный, — говорил Уткин.
Кошкарев молчал, крутил усы и виновато посматривал то на Уткина, то на Шатунова. Ему тоже очень не нравилась эта затея. Он боялся, что Скакун окажется прав, перемер ничего не даст, и только люди разобидятся.
Когда начали перемер, к Шатунову подошел Мысов и тихо сказал:
— Смотри, Яшка, не ошибись. А не то пускай тебе на гроб за одно смеряют.
Старик Коровин стоял в стороне среди коннозабойщиков и взволнованно тонким и жалостным голосом, какого Ванька никогда у него не слыхал, вопил:
— Выходит, нам доверия нет! Выходит, нас за гадов считают!
— Брось, отец, — тихо сказал ему Ванька, — поймали, значит, молчать надо.
Коровин исподлобья взглянул на него, налился кровью, но ничего не ответил. Тогда к Ваньке подскочил Чихлыстов и злобно прошипел:
— Это ты выдал, гнида? Ну, потерпи маленько, не порадуешься!
Ванька печально покачал головой и пожал плечами.
Приступили к перемеру. Шатунов и Уткин развернули рулетку, Кошкарев записывал. Когда сравнили кубатуру вынутой земли с показаниями табеля, выяснилось, что коннозабойщикам приписано десять тысяч лишних кубометров грунта.
Ночевать Ванька ушел к Шатунову. Спал он плохо. Все время ему слышался шорох у двери, казалось, что в окно кто-то смотрит. Ему было страшно.
Но утром начался обычный рудничный день, словно ничего особенного не произошло вчера, и на работе Мысов подошел к Ваньке и, хлопнув его по спине, сказал смеясь:
— Не дрейфь, дело обычное. Один ворует, другой ловит. Каждому свое.
На другой день Шатунову дали путевку на курсы повышения квалификации горных десятников, и он уехал в Нижний Тагил. И это было сделано так, точно Шатунова спешили убрать с рудника.
Десятника Скакуна отдали под суд. Табельщика прогнали. Но Мысова не тронули, и он по-прежнему возглавлял свою артель.
Ванька остался жить на месте Шатунова — с техником Уткиным. Жил он теперь осторожно, по вечерам не выходил из дому, но время шло, и ничего подозрительного он не замечал.
Вскоре Кошкарева сняли за пьянство. Пришел новый заведующий, но и он недолго продержался. Заведующие начали сменять один другого, а добыча не поднималась.
Глава третья
НОВЫЙ ДИРЕКТОР
Поздно вечером на территорию рудника вкатил извозчичий фаэтон. Два фонаря с зеркальными стеклами мерцали на его крыльях. Тоненькие церковные свечки горели на фонарях. В описываемое время за две сотни километров в окружности извозчик и огарка не смог бы найти.
На козлах стояли чемоданы. В фаэтоне сидел человек.
На руднике было темно, как в погребе. Только у надшахтного здания виднелся свет. У длинного и темного дома, где помещалось рудоуправление, дремал сторож. Приезжий, разглядев в темноте его фигуру, сказал извозчику:
— Подожди, человек, кажется, — и крикнул: — Эй, дядя!
Сторож проснулся и подошел к фаэтону. Свет фонарей заблестел на стволе его берданки.
— Чего тебе? — спросил он и перекинул берданку с руки на руку.
— Где здесь дом приезжих?
— Дом приезжих? — удивился сторож. — Такого здесь нет. Тебе гостиницу, что ли?
— А гостиница есть? — обрадовался пассажир.
— Гостиница, она, брат, в Тагиле.
Пассажир сплюнул и выругался. Вот бестолочь! Он же из Тагила и приехал.
— А где же тут переночевать? — закричал он.