— Мама! Мама!
— Что ты? — спросила мать сквозь сон.
— Я боюсь умереть, — плача, проговорил Колька.
…Подруга матери Ида была высокая и немолодая женщина. Глаза у нее были черные, а колени круглые и теплые. Но теперь Колька стал большим, и на коленях сидеть было нельзя.
— Ну, орел, как дела? — всегда спрашивала Ида.
А дел никаких особенных не было.
Ида была странным человеком. «Она идейная», — говорили о ней почтительным шепотом. Появлялась она в квартире неожиданно, без звонка.
— Как ты вошла? — спрашивал ее Колька.
— Я невидимка, — смеялась Ида, и у нее колыхалась грудь.
— Я же тебя вижу.
— А я ключ подобрала.
Странно — зачем человеку нужно подбирать ключ, если он не вор и не сыщик?
Часто во время разговора Ида умолкала и застывшими глазами смотрела за окно: с одной стороны были видны крыша соседнего дома, чужой двор, мощенный булыжником, с другой — улица и палисадник перед Колькиным домом.
— Что ты видишь?
— Кошка по крыше прошла.
Кошка прошла? Есть на что заглядываться!
Иногда она начинала смеяться просто так, неизвестно по какой причине.
— Ты о чем?
— Ни о чем. Мне просто весело.
После смерти тети Оли Ида стала приходить почти каждый вечер. Она садилась с Колькиной матерью на диван, мать зябко куталась в белый вязаный платок, хотя было уже не так холодно, и они говорили о таких вещах, которые Колька не вполне понимал.
— Все равно, — слышал он слова матери, — какая бы жизнь ни была, она дороже всех смертей…
— Ты о своей жизни говоришь?
— О всякой, — волновалась мать. — К нам во двор ходил мусорщик с железным крючком. Какая жизнь у мусорщика? И все-таки я уверена — жизнь ему дороже всех благ на свете.
— Не жизнь, нет. Это мы хотим сделать ему человеческую жизнь.
— Ценой?
— Да, большой ценой.
— По-моему, слишком большой ценой.
— Хорошо, но сделать это нужно?
— Не знаю… Не знаю…
И они молчали.
— У тебя большое горе, но ты должна понять… — снова начинала Ида.
— Не хочу понимать, — кричала мать, — я ничего не хочу понимать!
В город входили белые. На улицах было пусто. Проскакал всадник в черной бурке. Он сидел на лошади криво и оглядывался назад. Потом показались три солдата. Они шли медленно, один из них вел лошадь на поводу. Лошадь хромала. В палисаднике перед домом взрыхлилась земля и поднялось маленькое облачко пыли. Колька видел, как дворник Семен побежал туда, пошарил рукой и, вынув что-то маленькое, показывал в окна. Тут громко хлопнул выстрел, и Семен, смешно пригибаясь, побежал к подъезду. Во дворе соседнего дома стояли нарядные и радостные люди. С черного хода к ним вышел маленький человек в коричневом костюме, подал красивой даме коробку конфет, перевязанную ленточкой, и со всеми по очереди расцеловался.
Вскоре пришла Ида. Колькина мать даже не встала навстречу.
— Ты?! — вскрикнула она и замахала руками.
Ида молча села на стул и с трудом стянула с правой руки перчатку.
— Я остаюсь, — сказала она.
— Это безумие, — заговорила мать. — Ты губишь и себя, и нас! Тебя знает половина города.
Ида улыбнулась, но Колька понял, что ей совсем не хочется смеяться.
— Не беспокойся, я сейчас уйду. Я хочу попросить у тебя платье. У тебя было, знаешь, черное шелковое платье, вышитое бисером на груди. Я постараюсь отдать тебе его. Мне очень нужно это.
— Шелковое платье? Зачем тебе?
Ида замялась, сняла вторую перчатку и, аккуратно застегнув пуговки, положила перед собой.
— Мне нужно пойти в одно место и передать кое-что. У меня нет для этого ни одного подходящего платья. Туда нельзя идти вот так, — она пренебрежительно подергала на груди свою бархатную блузку.
— Я не понимаю. Послушай, Ида, хоть раз в жизни будь разумным человеком.
— Лена, прошу тебя, молчи. Можешь дать мне это платье?
— Но ведь это верная смерть. Тебя сейчас же узнают.
— Я должна это сделать, можешь ты понять?