Послышался приглушенный разговор, и девочка ответила:
— Она здесь.
Я коснулась плеча Картера.
— Она там, — прошептала я. Потом снова обратилась к Майе: — Можешь позвать Индиго к телефону? Ее отец беспокоится.
Снова невнятный разговор, и голос Майи:
— Она не хочет с ним говорить.
— Тогда пусть поговорит со мной!
— И с вами тоже не хочет. — Майя отодвинула телефон от губ, и я едва могла разобрать слова. — У Инди там какая-то фигня случилась, и она очень-очень расстроена.
— Где вы находитесь?
— Мы… на вечеринке. Друзья устроили сейшн у одного парня дома.
— Как вы туда добрались? Твой брат сказал, что до этого она была у вас дома. — Я объяснила Картеру одними губами: — Она на вечеринке.
Он закрыл глаза, словно от боли.
В трубке последовало долгое молчание, потом — еще приглушенные голоса, и к телефону наконец подошла Индиго. Я передала трубку Картеру:
— Поговори с ней.
Он взял телефон и сказал дочери, что приедет за ней. Повторил адрес и велел, чтобы она ждала его возле дома. Потом вернул мобильник мне и завел машину.
— Ух ты! — удивилась я. — Ты разговаривал отцовским голосом. Наконец-то!
— Нина, — строго произнес он, — сейчас не время для твоих подковырок. Постарайся помолчать, ладно?
Когда мы приехали, Индиго возле дома не было. Я осталась в машине, а Картер пошел за дочерью. Мне почему-то нравилось представлять Картера в толпе подростков, которые пьют, курят и вытворяют черт знает что — такие вещи, на которые еще несколько месяцев назад он бы закрыл глаза. Я боялась ехать вместе с ними домой, боялась, что он поведет себя неправильно, в чем не возникало никаких сомнений. И дернуло же меня ввязываться!
Потом мне позвонила Линди узнать, как у нас дела. Я рассказала, и когда она предложила приехать и забрать меня, я ужасно обрадовалась возможности улизнуть.
— Я устала и не хочу присутствовать при следующей сцене, — объяснила я. — С меня хватит.
— Так она переспала с кем-нибудь?
— Вряд ли, — ответила я.
— Ну и слава богу. А ты как? Вечерок у тебя выдался еще тот.
— Просто приезжай, — попросила я.
Я написала Картеру записку и оставила ее на водительском сиденье: «Пока. Меня подвезет Линди!»
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
ФИБИ
Прошла неделя, прежде чем раздался первый телефонный звонок.
Определитель номера подсказал: «Нина Попкинс». Фиби играла на пианино в гостиной. Взглянув на экран, она даже не встала, чтобы ответить.
Конечно, это была Нина, а не Линди. Нина помнила ее. Где-то в подсознании, даже не отдавая себе отчета, Нина душой помнила свою мать. Фиби верила в существование души. Она всегда ощущала душу Тилтона рядом, иногда сильнее, иногда слабее. А теперь к ней присоединилась еще и душа Нины — Кэт.
Тем вечером, сидя напротив Кэт, рассказывая историю ее рождения и всё, что произошло потом, она глядела в ее чистые голубые глаза и видела в них то же, что и много лет назад, — море любви и беспредельное доверие.
Было тяжело, нечеловечески тяжело, заметив эти чувства, заявить, что ничто не изменилось, встать и уйти. Но так надо. У Фиби не осталось сил на попытки сближения с дочерьми. Она удовлетворила их любопытство и теперь хотела вернуться к своей обычной жизни.
Так что в тот раз она не взяла трубку. И следующие три раза тоже.
— Привет, — после четвертой попытки сказала Нина на автоответчик. Она откашлялась. — Я… просто хотела… поговорить, спросить, как дела. Что ж, это все. — Потом, немного поколебавшись, быстро произнесла: — Люблю тебя, — и отключилась.
Мэри:
— Почему ты просто не поговорила с ней? Ты ведь рассказала ей всю ужасную историю. Чего теперь бояться?
— Тебе не понять.
— Что тут понимать — это все твое упрямство, сумасшедшая ты женщина. У тебя есть две дочери, которые хотят общаться с тобой, а одна из них особенно хочет любить тебя. А ты их отвергаешь. Кто может позволить себе такую роскошь — отвергнуть любовь?
— Это не любовь. Это…
— Ну и что это, Фиби Луиза? Скажи мне.
— Ну… любопытство. Я не выношу того, как они на меня смотрят — словно на инопланетянку.
— Да неправда это! Я чувствую, что ты лжешь, даже отсюда, из Оклахомы. Знаешь, что я думаю? Ты трусишь, когда речь идет о любви.
— Не…
— Трусиха.
— Но…
— Трусиха.
— Знаешь что, это ведь ты заставила меня отказаться от детей. Ты говорила, что так будет лучше. И теперь называешь меня трусихой? Да как ты смеешь?!