Потом мы с Индиго накрасили ногти черным лаком и приклеили поверх серебряные звезды — ладно, что уж там!
Когда отец с сыном вернулись, Картер выглядел усмиренным жизнью: он смягчился, казалось, даже еще больше поседел и смотрел взглядом золотистого ретривера, который хочет только любви.
В ту ночь мы остановились в мотеле с комнатой отдыха и рестораном. Он находился в небольшом городке под Нашвиллом, где много музыкальных клубов, и мы вчетвером отправились слушать кантри. Мы с Картером выпили по бокалу вина, а когда все вернулись в отель и мы убедились, что дети заснули, то выскользнули из номера — то есть я выскользнула, а он проковылял — и пошли к бассейну, где стояли пластиковые шезлонги. Было темно, подсвечивалась только вода. Воздух был тяжелым, словно шины гоночного автомобиля расплавили и выпустили в атмосферу. Картер сказал:
— Я думал, что справлюсь, но каждый день преподносит новые испытания. Я, наверное, съехал с катушек. Скажи мне правду. Я помешался, да? Как я все это переживу?
— Картер, все будет хорошо. Такова жизнь. У тебя двое детей, которые еще не повзрослели, но они тебя любят.
— Правда? Неужели это любовь? Изощренные издевательства, сумасбродные выходки и такие фортеля, от которых волосы встают дыбом?
— Не знаю. Наверное.
— Ты же не станешь утверждать, что ничего страшного не произошло? — спросил он, и я согласилась. — Когда-то ты попросила меня не говорить, что ты в моих мыслях и молитвах. Помнишь это?
— Довольно отчетливо.
— Так вот, здесь — то же самое. — Он еще много чего сказал в том же духе. Потом полюбопытствовал, дорожила ли я отношениями с Мэтью, и я фыркнула со смеху:
— Нет.
Затем он выразил сожаление по поводу того, что Фиби не хочет встречаться со мной, потому что, познакомившись со мной, никто уже не сможет без меня жить. И я рассказала ему, как пригласила мать на обед и как было приятно просто находиться в ее обществе и знать, что мы неразрывно связаны друг с другом.
— Я всегда думала, что она отдала меня, потому что не испытывала материнских чувств, — говорила я. — Считала, что мое рождение стало худшим событием в ее жизни, а оказалось наоборот. Она так и сказала мне: «Это лучший день в моей жизни». Она очень ждала моего появления на свет, но ей было всего пятнадцать — это все равно что Индиго сейчас бы родила; можешь себе такое представить? — и у нее в голове роились абсурдные идеи, будто с помощью детей можно наладить жизнь и заставить любить себя. Поразительный идиотизм, но все это она сделала сознательно в попытках обрести свободу и вынудить мать бойфренда дать согласие на брак. Разумеется, ничего не вышло. Мало того, в результате погиб мой отец. Ужасная случайность. Но я оказалась не права в своих предположениях. Все это не значит, что она не любила меня. Теперь я это знаю точно.
— Как думаешь, ты сможешь продолжить нормальную жизнь? — поинтересовался Картер.
Я взглянула на него:
— Смогу. Теперь у меня есть родная мать. В какой-то степени. Если не давить на нее, думаю, я ее не потеряю.
— А еще у тебя есть Линди, — напомнил он. — Мы все каким-то образом приобрели Линди!
Мы долго сидели молча, потом он взял мою руку:
— Знаешь, что нам надо? Провести время наедине — не когда мы решаем проблемы детей, и не когда мне что-то от тебя требуется, и не когда ты боишься, что не нужна. Эта боязнь вообще очень мешает тебе. В ней корень всех твоих бед.
Я не ответила. Пели цикады. Сколько же в Нашвилле цикад! За пределами освещенного изнутри голубого бассейна повсюду была темнота. Я не могла говорить и просто сжала руку Картера.
— Бог мой, что же мне делать с детьми? — вздохнул он.
— Воспитывать их, любить и выслушивать. — Я смахнула слезу.
— Да, наверное. Ты во многом оказалась права, — признал он. — Эти месяцы, когда я пытался быть им другом, а также отцом и матерью, были кошмарными. А после того как я перестал потакать детям, то услышал из собственных уст совершенно неожиданные слова. Например, «Потому что я так сказал» или «Еще раз выкинешь такой фокус — будешь сидеть под домашним арестом до конца жизни».
— Звучит неплохо. По крайней мере, убедительно.
— После той ужасной ночи, когда мы искали Кайлу, страшно сказать, но я запретил ей выходить из дома, и она в ответ сделалась нормальным человеком и стала помогать по хозяйству. У меня словно глаза открылись. — После долгой паузы он произнес, — Более неудачного момента не придумаешь, но я хочу сказать, что люблю тебя.