— Почему же неудачный? В самый раз. Создается такое впечатление, будто ты любишь меня только потому, что один не справляешься с детьми.
— Ты же знаешь, что это не так. Я скучаю по тебе как никогда ни по кому не скучал. Ты озаряла мою жизнь радостью.
— Так почему же ты выгнал меня?
— Не знаю. Мне надо было разобраться в себе. Я не мог позволить тебе стать злым полицейским, когда приспосабливался к роли одинокого отца. Я должен был справиться со всем сам. — Он слегка коснулся моих волос. — К тому же, если хорошенько вспомнить, то разошлись мы по твоей инициативе. Помню, ты говорила что-то вроде «меня выпускают из тюрьмы».
— Не стоило этого говорить. Беда в том, что я так и не смогла забыть тебя.
— Когда ты мне перечислила мои ошибки… Когда это было? Кажется, будто год прошел, но голову даю на отсечение, что этот разговор состоялся только вчера.
— Действительно вчера. До того, как все пошло кувырком.
— Этот перечень меня ошарашил, понимаешь? Я всегда понимал, что мы съехались слишком поспешно, но знал я и то, что, кроме тебя, мне никого не надо. Но я и не предполагал, что ты хотела ребенка.
— Мне нужна нормальная жизнь, Картер. Не хочу всегда быть каким-то сторонним человеком, который приходит и спасает твою уже существующую семью и никак в нее не вписывается. Когда приезжала Джейн и вы ударились в совместные воспоминания, я чувствовала себя ребенком, сидящим за столом со взрослыми. Человеком, у кого ничего подобного в жизни не будет. И это ужасно, Картер! Никто никогда не принадлежал мне по праву.
— Кстати, — заметил он, — я как раз хотел поговорить с тобой об этом твоем мировосприятии. Люди никому не принадлежат, кроме себя, Нина. И никто никогда не чувствует себя целиком в своей тарелке. Мы просто миримся с окружением. По крайней мере, я так себя ощущаю. Дети со мной только временно. Они вырастут, у них будет своя жизнь, и я стану видеться с ними время от времени, но они не моя собственность. Ни в малейшей степени. И Джейн мне не принадлежала. И ты мне не принадлежишь. Думаю, люди сходятся потому, что принимают такое решение, потому, что они этого хотят. Так?
— Я смотрела на это как-то иначе, — призналась я.
— Нет. Было бы здорово полностью отдаваться другому человеку, но это страшно ограничивало бы жизнь.
— А как же, если у меня появится ребенок? Как у Мелани. Он целиком принадлежит ей.
— Поверь мне, даже в этом случае ты не права. Ну подумай сама: когда ты навещаешь их, играешь с малышом и заботишься о нем, он уже не полностью принадлежит Мелани. Мы все как шарики в пинболе: сталкиваемся друг с другом и отскакиваем, встречаемся снова и снова и строим жизнь по собственному выбору.
Я взглянула на него:
— Мне это не нравится!
— Правда? А мне нравится.
— Серьезно?
— Мои дети тебя любят. — Глаза его сияли. — Просто не умеют выразить это, у них не хватает слов. Но когда тебя не было, они по тебе скучали. Ты стала по-настоящему важным для них человеком. Они привязались к тебе, буквально срослись и сроднились с тобой.
Я засмеялась.
Картер наклонился и поцеловал меня.
— Умираю, как хочу тебя, — прошептал он. — Когда мы в последний раз занимались блудодейством, горизонтальными танцами, шпили-вили?
— Шпили-вили — это что-то новенькое. Ты прямо сейчас это сочинил?
— Не-а. Спасибо Интернету: эвфемизмы к слову «секс». Вот видишь, и у нас есть общие воспоминания. Но нам надо работать над ними, Нина. Возможно, этот момент от тебя ускользнул. Нужно просто понять, что ты чувствуешь, и позволить этому чувству расти и изменяться. Иногда оно умирает, прежде чем расцветет полностью, но чаще всего при желании ты можешь его поддерживать и продолжаешь в том же духе просто потому, что не сдаешься. Не спрашиваешь себя каждый день, не исчерпали ли себя эти отношения, а просто поддерживаешь их. Необходимы некоторые усилия. Но ты справишься.
— Думаешь?
Он снова взял мою руку.
— Я действительно тебя люблю. Очень сильно. Ты вскружила мне голову. Моим друзьям ты понравилась, мои дети к тебе привязались, даже бывшая жена считает тебя потрясающей. Возможно, завуч школы тебя и не одобрила, но всех остальных ты очаровала. Даже твоя мать любит тебя по-своему, так сильно, что все еще страдает от разлуки с тобой.
Я разглядывала свои руки и не могла говорить, боясь расплакаться.
— Давай попробуем еще раз, — попросил он. — Пожалуйста. Мы все обсудим: где нам поселиться, скольким детям мы позволим жить с нами, и когда пора выбрасывать их из гнезда, и будем ли мы рожать еще ребенка. Хорошо? Можешь ты принять решение, что это и есть семья, которая назначена тебе судьбой? Ты будешь красить ногти черным лаком, и мы станем заниматься шпили-вили до полного изнеможения.