Я снова села за руль, и каменная соль, фанера и последние проблески солнечных лучей сговорились и сотворили чудо — машина медленно выехала со своего места, издав только едва заметный недовольный рык. Я помахала в знак благодарности и увидела в зеркале заднего вида, как отец и дочь направляются к «Домашнему очагу»: Картер, все еще улыбаясь, пытается обнять девочку за плечи, а та явно изо всех сил сопротивляется.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НИНА
Должна признаться, я еще со школьных времен до ужаса боюсь монахинь. Уж не знаю, что именно породило во мне такой страх. Хотя нет, знаю. Возможно, причиной послужило то, как они шикали на нас. Или слухи, что монахини бьют учениц линейкой. А может быть, пугающие черные мантии, которые они тогда носили, и то, что их волосы всегда были скрыты покрывалом. Что они там прятали?
Так что весь путь до Католического приюта Коннектикута я уговаривала себя: монахини хорошие, монахини безобидные. Они выходят замуж за Христа, что, по мне, звучит дико, но определенно неким образом их характеризует. Иисус был славным парнем, по крайней мере, он уж точно не сбежал бы с какой-нибудь красоткой. Да и куда же ему бежать, если у него столько жен?
Когда я добралась до места назначения, меня так трясло, что пришлось откинуться на спинку кресла и сделать глубокий вдох.
Я взглянула на красное кирпичное здание с фресками, колоннами и другими декоративными элементами, которые изучала на занятиях по истории искусств, когда встречалась с парнем по имени Иэн — или это был Рэндалл? Мы весело проводили время — курили травку и лодырничали, — так что я забыла выучить к экзамену названия архитектурных деталей.
«Ох, — подумала я, — неудивительно, что мне так хреново. Скоро я узнаю о первом человеке, который меня отверг».
Дэн в сравнении с этой женщиной просто дилетант. Ведь я ее частица, плоть от плоти, а она даже не захотела знать меня, увидеть, какой я вырасту — буду ли жизнерадостной, симпатичной, похожей на нее, — а я ведь могла в один прекрасный день спасти ей жизнь, если бы, например, наш дом загорелся, а она спала и не слышала пожарной сигнализации.
Она даже не попыталась поладить со мной.
И все же я разыскиваю ее. Так что у нее есть возможность отказаться от меня еще раз.
Лучше пусть мне там скажут, что эта женщина умерла, допустим в родах, и потому я оказалась в чужой семье. Очень жаль, но ваша настоящая мать скончалась. Не вините себя, но, давая вам жизнь, она потеряла свою. Вы оказались для нее тяжким бременем.
И я бы с ними согласилась: «И правда, со мной всем тяжело».
Надо отдать должное католикам — они овладели искусством отказывать вежливо. Меня недолго помариновали в приемной, а потом впустили в святая святых и отвели к сестре Жермен. Она оказалась приятной доброжелательной монахиней в темно-синем брючном костюме вместо мантии, с прямыми короткими седыми волосами и в очках, сверкающих в свете потолочной лампы. Мы сели друг напротив друга в обшитом деревянными панелями и обставленном блестящей мебелью вишневого дерева помещении, где на полу лежал ковер, а стены украшали картины с изображением Христа в окружении маленьких детей. Стиснув пальцы, чтобы сохранить ровное дыхание, я объяснила: моя приемная мать обещала мне, что она, сестра Жермен, поможет мне найти биологическую мать.
Монахиня откинулась на стуле и сложила на столе руки как для молитвы; она выглядела такой разочарованной, словно я пришла сообщить ей, что Иисус требует развода.
— Увы, — произнесла она наконец, — боюсь, я не могу предоставить вам те сведения, о которых вы просите.
— Нет-нет-нет. Вы не поняли. Моя приемная мать не возражала. Она только что умерла. Она хотела, чтобы я все узнала.
Сестра Жермен покачала головой:
— Дело не в вашей приемной матери, дорогая, а в законах штата Коннектикут. Они не позволяют выдавать сведения о ваших настоящих родителях.
— Но я пришла лично, — возразила я. — Это касается меня, тайны моего рождения. Я прошу только сообщить мне имя моей матери. Мне не нужны ее адрес или информация о моем отце. Только эта малость.
— Ничем не могу вам помочь.
— Но почему?
— Таков закон.
— Хорошо, что же вы в таком случае можете сказать мне?
— Ничего.
Какая же она оказалась непонятливая! Я предприняла еще пару попыток убедить сестру Жермен, что это несправедливо и что она, без сомнения, совершает ошибку.
Но монахиня только качала головой:
— Поверьте, будь моя воля, я бы, по крайней мере, отдала вам подлинное свидетельство о рождении, но закон предписывает и его хранить в секрете.