– Его Величеству по-прежнему нездоровится, – отвечает герцог.
– Какая жалость. Мы, конечно же, молимся за его здоровье. Позвольте представить вам лорда Генри Монтегю, виконта Дисли. Он недавно прибыл из Англии.
«Будь терпимее», – раздается в моей голове голос Перси. Я выжимаю из себя самую искреннюю улыбку, на какую только способен, – в ход идут даже ямочки на щеках – и отвешиваю герцогу короткий поклон, как и посол. Кажется, я кого-то играю, копирую чужие движения, мимику, интонации.
– Рад знакомству.
– Взаимно, – отвечает герцог без малейшего намека на радость и смотрит на меня тяжелым взглядом, будто хочет пригвоздить к месту. – Вы же старший сынок Генри Монтегю?
Такое начало разговора никогда не доводило до добра, но я не расстаюсь с дружелюбной улыбкой:
– Да.
– Генри совершает гран-тур, – вставляет посол, как будто герцог может заинтересоваться и начать задавать вопросы, но тот делает вид, что не слышит, и ни на секунду не отрывает от меня изучающего взгляда. Волосы на загривке встают дыбом. Герцог невысокий, но плотный, я же не могу похвастаться даже этим, а под его острым, как меч, взглядом чувствую себя особенно маленьким.
– И как поживает ваш отец? – спрашивает он.
– Ах да, – льстиво хихикает посол, теребя пальцами запонку. – Ваш отец, Дисли, он ведь француз? Я и запамятовал.
– Вы с ним хорошо ладите? – спрашивает герцог.
По шее к спине стекают крупные капли пота, липкие от помады для волос.
– Не сказал бы, что ладим.
– Часто вы видитесь?
– В последнее время нечасто, между нами же целый Ла-Манш. – Сам бы перед собой шляпу снял: вышло остроумно и при этом не дерзко. Быть может, я и небезнадежен в светской болтовне.
Герцог, однако, даже не улыбается.
– Вы смеетесь надо мной?
Посол издает короткий судорожный всхлип, будто его душат.
– Нет, – быстро возражаю я, – нет-нет, что вы. Просто пошутил…
– Надо мной.
– Вы просто так выразились…
– Я как-то не так выражаюсь?
– Нет, я… – Я перевожу взгляд с герцога на посла. Последний пялится на меня с отвисшей челюстью. – Хотите, я объясню?..
Лицо герцога перекашивает.
– Я что, по-вашему, умственно отсталый?
Господь всемогущий, да что ж такое! Почему нить разговора выскальзывает из рук, извиваясь ужом, и уводит в неизвестном направлении?
– Кажется, я что-то не то сказал, – признаюсь я, натягивая милую виноватую улыбку. – Вы спрашивали про моего отца.
Герцог не улыбается в ответ.
– Уже не припоминаю, чтобы спрашивал.
Я съеживаюсь еще сантиметров на десять.
– Прошу простить.
– У вашего отца очень тонкое чувство юмора. Рад, что сын пошел в него.
– Правда? – Я снова смотрю то на герцога, то на посла, но ни один из них, кажется, не собирается помогать мне выпутаться из этого разговора. – В каком смысле – тонкое чувство юмора?
– Хотите, я объясню? – хмуро передразнивает меня герцог.
Кажется, единственное возможное решение – кое-как, обдирая руки, выбраться на ровную дорогу разговора и делать вид, что не падал в овраг. Я берусь за дело.
– А до моего отъезда в Европу мы с отцом виделись почти что каждый день. Моя матушка недавно разрешилась от бремени, и отец старается быть подле нее.
– Вот как. – Герцог выуживает из кармана посеребренный флакон для нюхательной соли и делает глубокий вдох. – А до меня доходили слухи, что он не вылезает из поместья потому, что присматривает за сыном-повесой, который так увлекся вином и юношами, что совсем позабыл учебу в Итоне.
Кровь мигом отливает от лица. В нашу сторону поворачивается несколько голов: охочие до сплетен уши жадно ловят самые сочные куски его речи. Герцог смотрит на меня ледяным взглядом. Хочется с грохотом перевернуть стол или же рухнуть без чувств. Или и то и другое одним движением. «Смотри, смотри! – крикнул бы я Перси, будь он сейчас рядом. – Так бывает каждый раз, когда я проявляю терпимость».
Посол Уортингтон пытается воздвигнуть между нами стену из слов.
– Перед вами сын Генри Монтегю, – вворачивает он, будто герцог об этом забыл.
– Я помню, – отвечает герцог. И добавляет уже для меня: – По слухам, он отъявленный пройдоха.
– Что ж, зато не я был любимой болонкой полудохлого короля-марионетки, и прогнали, как побитую собаку, тоже не меня.
Надменное выражение спадает с лица герцога, как плохо завязанная маска. Кажется, впервые с начала нашей неподражаемой беседы он решает наконец подумать не о том, как бы половчее выставить меня дураком. Теперь он, видимо, прикидывает, насколько непристойно будет задушить меня голыми руками прямо у всех на виду.