– Госпожа лисица, есть ли у вас имя? – спрашиваю я.
– А у вас? – парирует она.
– Генри Монтегю.
– И только-то? – Ах да, я же забыл добавить титул. Сколько же я выпил, что так глупо ошибаюсь? – Должно быть, ваш отец француз.
– Oui[4], но мой французский так ужасен, что в это трудно поверить.
– Тогда, быть может, не будем на нем говорить? – переходит она на английский. У нее мягкий акцент, и слова текут шелком. – Так мы лучше друг друга поймем. Можно называть вас Генри? И, раз уж мы отбросили формальности, можете звать меня Жанна. – Она чуть наклоняет голову и смотрит на меня сквозь полуопущенные веки. Ее взгляд говорит: «Боже, как я смущена». – Согласны?
– Очаровательное имя.
С улыбкой она раскрывает висящий у нее на запястье веер слоновой кости и принимается им обмахиваться. Поднятый поток воздуха подхватывает выбившийся из прически одинокий локон, падающий сзади на ее чудную шейку, какой не сыщешь даже у лебедя. Весь разговор я мысленно нахваливал себя за то, что смотрю ей только в глаза, но тут мой предательский взгляд решает нырнуть прямо в вырез ее платья.
Секунду я лелею надежду, что она ничего не заметила, потом по дрожанию ее губы понимаю: разоблачен. Но она не отвешивает мне оплеуху, не называет меня мужланом и не убегает.
– Мой господин, – произносит она, – быть может, вы хотели бы посмотреть… – Значительная пауза. Хлопанье ресниц. – …тайные уголки Версаля?
– Знаете, пожалуй, хотел бы. Но мне недостает провожатого.
– Я готова провести вам экскурсию.
– Но вечер только начинается. Не хотел бы отрывать вас от веселья.
– Жизнь полна жертв.
– Вы готовы идти на жертвы ради меня?
– Счастлива буду кое-чем ради вас пожертвовать.
Тысяча чертей, она меня приворожила. Сейчас мне как раз нужно, чтобы кто-нибудь меня приворожил. Хоть отвлекусь от Уортингтона с его клятым герцогом, от Перси и от симпатичного веснушчатого юноши, который трогает его как хочет. Я беру даму под руку.
– Ведите, госпожа.
Жанна изящной миниатюрной ладонью берет меня под локоть и тянет к французским дверям, ведущим в холл. Уже на пороге я, на секунду растеряв всю свою решимость, уподобляюсь жене Лота, ставшей соляным столпом: оборачиваюсь через плечо и высматриваю Перси. Он стоит все там же, у входа в бальный зал, но уже один, и наблюдает за мной – похоже, довольно давно. Поймав мой взгляд, он вздрагивает, смущенно тянется пальцами к воротнику и горько мне улыбается, как бы говоря: «Чего еще от тебя ждать». Его взгляд прожигает меня, и во мне загорается гнев.
Как бы так взглянуть в ответ, чтобы его посильнее пробрало? Может, посмотреть с мольбой: «Спасай! Эта девчонка решила меня похитить!» – и тогда он бросится на помощь. Или, наоборот, презрительно ухмыльнуться: «Завидно? Между прочим, недавно на ее месте был ты – и сам же все испортил».
Наконец я выбираю развести руками и безразлично прищуриться. Дескать, не переживай, ты нашел с кем поразвлечься, и я тоже не пропаду. И конечно, я уже забыл, что на той неделе было на концерте.
Перси отворачивается.
Жанна уверенно лавирует в золоченом лабиринте, таящемся в недрах Версаля, – плывет, как облачко духов. Снова и снова мы попадаем в залы, полные людей. И, как бы я ни любил толпу, гомон и пестрые яркие фрески, искрящиеся красками, как запретные плоды, – сейчас я бы все это променял на тихую комнатку, где можно побыть наедине с этой очаровательной женщиной и ее невероятной грудью.
Она сворачивает в безлюдное крыло, где нам точно не будут рады, останавливается перед расписной дверью и достает из крошечной прорези кармана на юбке золотой ключ на черной ленточке.
– Откуда у вас такое сокровище? – спрашиваю я, наклоняясь поближе, будто чтобы посмотреть, как она ловко открывает дверь. На самом деле меня интересует только отменный вид на то, что таится под ее платьем.
– Мое положение дает немало привилегий, – улыбается Жанна.
Мы оказываемся в комнатке, похожей не то на кабинет, не то на переднюю чьей-то спальни. Свечи в трех хрустальных канделябрах кидают на насыщенно-алые стены и мебель красного дерева золотые отблески. Камин настолько большой, что кажется отдельной маленькой комнаткой, полной огня. На полу толстый персидский ковер, и я тону в нем, не в силах нащупать ногами твердую поверхность. Окно выходит в сад, оттуда долетают музыка и радостный гомон – тихие, далекие отголоски.
Жанна снимает с запястья веер и опирается ладонями на затянутый в сукно столик у камина.
– Здесь гораздо тише, non?[5] Иногда в Версале слишком уж шумно.
– Весьма шумно и гамно, согласен. – Жанна мелодично смеется, и я улыбаюсь ей той улыбкой, от которой у всех колени подкашиваются. – Однако, госпожа, должен заметить, приводить джентльмена, да еще и только одного, в свои покои – весьма скандально.