После Иллариона другой пример независимого поставления митрополита из русских видим в 1147 году при Изяславе Мстиславиче. Вследствие неудовольствия на митрополита Михаила, который покинул свою паству во время княжеских смут и ушел в Грецию, а также вследствие смут из-за патриаршего престола в самой Греции, великий князь собрал в Киеве собор для поставления митрополита из русских. Выбор пал на Климента Смолятича, схимника и затворника, и вместе с тем человека книжного, философа, какого на Руси прежде не бывало. О личности его не было спора, но возник важный вопрос, можно ли посвящать митрополита в России одним епископам без патриарха. Три епископа, — Новгородский Нифонт, Смоленский Мануил и Полоцкий Косьма, решали этот вопрос в интересах греческого патриарха отрицательно. Напротив, 6 епископов из русских доказывали, что по церковным канонам собор епископов всегда может поставить себе митрополита; им легко было бы опровергнуть крайнее мнение греческой партии, если бы они сами не впали в крайность, настаивая на праве епископов ставить митрополита без благословения патриарха. Греческая партия оперлась на эту ошибку противников и заставила их прибегать к странным уловкам. Онуфрий Черниговский предложил заменить благословение патриарха поставлением митрополита посредством главы Климента римского; греки ставят же, утверждал он несправедливо, рукою Иоанна Предтечи. Спор не кончился ничем определенным. Климент был поставлен, но греческая партия не признала его митрополитом и была им за это преследуема. Нифонт был посажен в тюрьму в Киеве; Мануил спасся от тюрьмы только бегством. Но и положение Климента было не прочно; его не признавал соперник Изяслава, сильный князь Юрий Долгорукий. Сделавшись великим князем после смерти Изяслава (1155), он изгнал Климента и выпросил у патриарха другого митрополита — Константина. Нифонт, уже выпущенный из тюрьмы, с радостью ехал из Новгорода на встречу новому святителю греку, но не дождался его и умер в Киеве. Греческая партия торжествовала, новый митрополит запретил служение всем ставленникам Климента и даже проклял умершего князя Изяслава, но когда по смерти Юрия (1158 г.) Киевом овладели дети Изяслава и посадили великим князем своего дядю Ростислава Смоленского, и этот митрополит должен был оставить кафедру. После этого Ростислав выписал из Греции третьего митрополита — Феодора. Константин скоро умер в Чернигове, где поселился у своего земляка, епископа Антония, но Климент еще оставался в живых, и был устраняем от кафедры единственно по внушениям греческой партии. Уже после смерти митрополита Феодора (1162 г.) Ростислав решился возвратить Клименту митрополию, и отправил в Царьград посла испросить ему благословение патриарха. Но посол этот встретил на пути посла царского, шедшего в Россию с новым митрополитом Иоанном, назначенным из Царьграда без ведома великого князя. Это так рассердило Ростислава, что пришедший в Киев царский посол едва уговорил великого князя принять Иоанна. «Если патриарх, — сказал великий князь, — еще поставит митрополита без нашего ведома, то не только не приму его, но и закон сделаем вечный избирать и ставить митрополита из русских, с повеления великого князя». С этого времени при избрании на Русь митрополита в Греции действительно стали более соображаться с волей великого князя.
Зависимость киевских митрополитов от патриарха.
Но сама возможность таких иерархических смут показывает, что Русской церкви еще рано было помышлять о своей независимости от церкви Греческой. Среди своей полуязыческой паствы и при неустойчивости гражданских основ удельного времени ей еще не на что было опереться внутри самой России. Митрополит, избранный дома и из своих людей, мог легко подвергаться разным случайностям княжеских счетов и усобиц, да и сам не мог возвыситься над этими счетами и усобицами — держаться в отношении к ним беспристрастно и независимо. Легко могло случиться и то, что враждующие между собой князья избрали бы для себя нескольких митрополитов в одно время, — тогда удельная рознь стала бы угрожать разделением самой Русской Церкви. С этой стороны иметь митрополитом человека постороннего, чуждого местным удельным счетам и вместе с тем независимого от местной княжеской власти, до поры до времени было нужно пока не только для Русской церкви, но и для самого государства. Зависимость же митрополита от заграничной власти греческого патриарха была не велика и не могла быть большой помехой ни для его собственной церковно-правительственной деятельности, ни для самобытного развития местной церковной жизни. Греческая церковь не стремилась к порабощению себе народов, как церковь Римская. Русский митрополит с самого начала был поставлен совершенно самостоятельным первосвятителем своей поместной церкви; вся зависимость его от патриарха ограничивалась только его избранием и посвящением от последнего, да еще обязанностью участвовать по возможности на патриарших соборах и в особенно важных или сомнительных случаях подчиняться определениям этих соборов. Внутри своего ведомства он вершил все церковные дела самостоятельно, или сам лично, или с собором местных епископов, которые часто собирались около него в Киеве. Решения его признавались окончательными и переносились на суд патриарха чрезвычайно редко, чему, кроме политической независимости России от Греции, способствовали даже самая отдаленность их одной от другой и разные неудобства частых сношений.
Взаимные отношения между властями церковной и гражданской и значение иерархии в делах гражданских.
Не тяжело и на первых порах даже полезно было иметь среди себя чужую иерархическую власть и для самого государства. Православная церковь не соблазнялась мирским владычеством, как Римская, хотя на Руси соблазн этот мог быть особенно для нее силен. Церковная иерархия явилась здесь в виде крепко сплоченного общества более или менее образованных лиц, хорошо знакомых с политической мудростью своей тысячелетней империи, воспитавшихся на началах вселенского римского права и при этом еще бывших подданными чужого сильного, по крайней мере вполне развитого, государства; она сразу должна была приобрести здесь громадный авторитет не только духовный, но и политический. Младенчествовавшее государство Руси само добровольно устремилось под опеку церкви; князья, начиная с Владимира, сами призывали митрополитов и епископов к участию в своих государственных делах; на княжеских советах и съездах на первом месте после князей видим духовенство. Но, верная своим православным, греко-восточным понятиям об отношении духовной власти к светской, русская иерархия не воспользовалась выгодами своего положения для того, чтобы создать для себя в юном государстве самостоятельное церковно-политическое могущество, как это делали в юных государствах Европы представители иерархии латинской, а напротив, употребляла все свое влияние на устроение самого же государства, на воспитание и укрепление в нем слабой княжеской власти. Она принесла на Русь неведомые еще здесь понятия о верховной власти, поставленной от Бога. Советуя св. Владимиру казнить разбойников, епископы, с которыми он советовался о строе земляном, говорили ему: «Князь, ты поставлен от Бога на казнь злым и добрым на помилование». Так с самого начала определилась важная задача духовенства в нашей истории — содействовать развитию верховной власти. Самое единство русской иерархии способствовало ему к выполнению этой задачи, стягивая все уделы к Киеву, где сидел общий русский митрополит, и тем усиливая власть великого князя киевского. К той же цели направлялись и все политические назидания князьям лучших иерархов, всегда склонявших их к миру, единению и повиновению великому князю. Русские иерархи вступались почти в каждую усобицу князей, как общие миротворцы и ходатаи за общее благо народа. Митр. Николай в 1197 г. удержал князей от усобицы по случаю ослепления Василька Волынского: «Если станете воевать друг с другом, — говорил он, — то поганые возьмут землю Русскую, которую приобрели отцы ваши; они с великим трудом и храбростью поборали по Русской земле и другие земли приискивали, а вы хотите погубить землю Русскую». Митр. Никифор говорил князю киевскому Рюрику: «Князь! Мы поставлены от Бога в Русской земле, чтобы удерживать вас от кровопролития, да не проливается кровь христианская в Русской земле». Митр. Кирилл I, бывший пред самым нашествием монголов, в течение всего своего святительства ездил по России из конца в конец и везде мирил враждовавших князей. Где не действовали увещания, иерархи удерживали князей от усобиц грозой святительской клятвы. Во время княжеских переговоров послами постоянно видим тех же всеобщих миротворцев — духовных лиц; их слово было авторитетнее, чем слово мирских послов; притом же своим саном они были ограждены от обид, от которых тогда не спасало иногда и звание посла.