Во время этой страстной речи Роум перешел от удивления к гневу. Сначала он был польщен тем, что мягкая, милая Элиза пришла к нему, но потом она начала говорить о «безумии» и «сумасшедших вещах». Роум понял, что она сближается с ним, потому что у него есть татуировки и пирсинг и он ездит на мотоцикле. Он понял, что ее интересует не он, а то, что он собой представляет. И к нему уже так приставали раньше. Эта хрупкая женщина решила, что она найдет себе байкера, чтобы получить острые ощущения, и он ухватится за возможность прижать ее.
И Роум был разочарован. Он думал, что Элиза будет совсем другой. Не похоже, что так.
– Тогда зачем ты мне все это рассказываешь? – Он скрестил руки на груди.
Вспышка удивления промелькнула на ее хорошеньком личике, и Элиза снова принялась теребить волосы, проводя ими по щеке.
– Я... я думала, это очевидно.
– Что ты хочешь острых ощущений? – Его голос был холоден.
– Что? – Она выглядела искренне удивленной.
– Так вот в чем дело, верно? Ты хочешь немного пожить на дикой стороне. Именно поэтому ты выбрала меня, ведь я выгляжу достаточно опасным, чтобы обеспечить тебе перчинку в твоей жизни? – Роум позволил своему тону показать, насколько ему противна эта мысль.
– Нет, – тихо ответила Элиза. – Я выбрала тебя, потому что ты поцеловал меня. – Она выглядела совершенно раздавленной и быстро моргала, словно сдерживая слезы.
Схватив тарелку с печеньем, девушка направилась к двери.
А, черт. Роум остановил ее, упершись рукой в дверной косяк и не давая убежать.
– Ты хочешь сказать, что тебя никогда не целовали?
– Целовали, – пробормотала Элиза, не глядя на него.
– Целовали, – повторил он.
Роум не был уверен, что верит в это.
– Один парень поцеловал меня однажды, – сказала она так тихо, что он едва расслышал ее голос. – На спор. Это было на собачьей вечеринке.
Собачья вечеринка? Какого хрена? Он знал, что такое собачьи вечеринки. Это были маленькие сборища скучающих, придурковатых детей, назначивших худшую дату, которую они могли найти, чтобы показать себя перед своими друзьями. Это были жестокие, дерьмовые вещи. Почему кого-то такого милого, ранимого и, черт возьми, великолепного, как Элиза, пригласили на собачью вечеринку? Потому что она была застенчивой? В этом не было никакого смысла.
– Мне кажется, я упустил часть головоломки.
Элиза оттолкнула его руку, показывая, что хочет уйти.
Роум проигнорировал это. Он прислонился к дверному косяку, полностью блокируя дверь.
– Почему ты была на собачьей вечеринке?
– Разве это не очевидно? Я была собакой. – В ее голосе прозвучала горечь.
– Вообще-то нет, – протянул Роум. – Это не очевидно. Ты не собака, Элиза. Вот почему я так запутался во всей этой неразберихе. Я понимаю, что ты стесняешься. Я не понимаю, почему такую красивую девушку, как ты, приглашают на что-то подобное.
– Ты думаешь, я красивая? – Элиза с трудом сглотнула и отвернулась от него.
– У меня есть глаза.
Тогда она посмотрела на него и ее глаза заблестели от слез, хотя губы изогнулись в слабой улыбке.
– Спасибо, – прошептала она.
– Не благодари меня, – хрипло сказал Роум. – Просто объясни.
Элиза облизнула губы, и он возненавидел себя за то, что был очарован этим маленьким розовым язычком.
– После вечеринки я прошла курс лазерной терапии. На моем лице. – Она провела рукой по щеке. – У меня было очень большое темно-красное родимое пятно. Отсюда, – она коснулась кончика брови, – досюда. – И она дотронулась до подбородка.
Роум нахмурился. Она снова смотрела в сторону, куда угодно, только не на него. Он коснулся ее подбородка и наклонил ее голову к себе. Элиза закрыла глаза, но позволила ему рассмотреть ее лицо.
Там. На ее коже едва заметно проступало пятно. Роум никогда не замечал его раньше, но теперь, когда она упомянула об этом, он мог видеть слабую, слишком розовую тень, покрывающую одну сторону ее лица. Это была та самая щека, которую Элиза всегда прикрывала волосами. Роум понял, что именно это она и пыталась от него скрыть. Кожа была гладкой, слишком гладкой, обесцвечивание было слабым, словно у нее загорела только одна сторона лица.