Бренна открыла одну сумку и вытащила содержимое, показывая его оператору.
– Она нашла этот хлам в хозяйственном магазине. – Девушка схватила стопку маленькой одежды и начала раскладывать ее. – Не важно, нужны ей эти вещи или нет. Она просто покупает их. Это детские вещи, которые она купила за несколько долларов. Одежда, как для девочек, так и для мальчиков. Но здесь нет младенцев. Я единственный ребенок у мамы, а соседи ничего у нас не возьмут, потому что считают нас грязными.
Девочка вытащила еще одну вещь, маленький красный свитер.
– Это для собаки, наверное. А у нас собак нет. Мы не можем иметь их. Городские власти однажды обнаружили несколько мертвых животных в доме, и соседи вызвали полицию. Однажды приехали пожарные и вычистили гараж, и нашли там тушки четырех мертвых котов. Маму арестовали за жестокое обращение с животными, и тете пришлось внести за нее залог. Но как только маму выпустили, она просмотрела все барахло и потащила его обратно в гараж, – маленькие ручки Бренны расправили свитер. – Хотя я всегда хотела собаку. Просто подумала, что здесь для нее небезопасно.
– Действительно, – сказал диктор. – Кто-то бы даже поспорил, что и для людей дом Этли небезопасен. Вот где тринадцатилетняя Бренна и ее мама живут, едят и спят каждый день. Но миссис Этли не видит в своем стиле жизни никаких проблем.
Бренну прекратили снимать, и камера переместилась на женщину, которая, несомненно, была матерью Бренны. Она была стройной женщиной с темными вьющимися волосами, которые унаследовала от нее Бренна, с тонким лицом и длинноватым носом. Еще у нее на лице были глубокие морщины, словно в жизни ей было нелегко и это сильно ее состарило. Женщина села в кресло, спрятанное среди куч мусора, высотой больше нее самой, а руки положила на пакет из химчистки, все еще полный одежды. Небольшой столик рядом с ней был заставлен старыми журналами, посудой и чем-то, что было похоже на сгнившую Хэллоуинскую тыкву-голову.
Репортер протянул ей коробку и присел рядом, обойдя гнилую тыкву.
– Можете мне что-то рассказать о вещах в этой коробке, Агата, и что они значат для вас?
– Конечно, – спокойно сказала женщина. Она порылась в коробке и вытащила первую вещь. Это была баночка из-под детского питания, на одном боку засохла черная грязь. – Это подойдет для хранения винтов и прочих мелочей. Просто нужно почистить ее, – женщина отложила ее и взяла следующую – кофейную кружку со сломанной ручкой. – Нужно всего лишь найти для нее ручку и будет, как новая.
– Она сломана, – возразил репортер. – Почему бы просто не выбросить ее?
– Она абсолютно нормальная, – произнесла Агата, в ее голосе сквозила небольшая жесткость. – Ее просто нужно починить.
Фильм смонтировали так, чтобы Агата вытаскивала покупки из коробки в ускоренном режиме. Обувь без пары. Сломанный вентилятор. Стопка мокрых стикеров. Свечка в банке, сожженная до фитиля. Бесполезный хлам, но Агата Этли всему находила применение и объяснение.
В съемку снова ворвался грустный голос Бренны.
– Получается так, словно она не видит, как вообще можно что-то выбрасывать. Она не знает как. Мама видит применение для всего и не выносит мысли о том, чтобы что-то выбросить, если в этой вещи все еще нуждаются.
– Но остальной мир смотрит на это, как на мусор, – сказал репортер. – Такое мировоззрение множество раз вставало между Агатой и ее отношениями с мужчинами.
– Я впервые начала коллекционировать, – произнесла Агата в камеру, – когда мне было девятнадцать. Я сбежала из дому, чтобы быть со своим парнем, но забеременела и он меня бросил. Какое-то время я жила на улице, а потом одна программа помогла мне получить работу и мой первый дом.
– Но к тому времени, – вклинился диктор, – урон был уже нанесен. Привыкнув жить на улице и заимствовать еду и одежду, Агата поняла, что ей трудно адаптироваться к нормальной жизни.
– Я просто наблюдала, как мои коллеги выбрасывали отличные вещи, – сказала она, едва ли не плача от горя. – Так что, когда кто-то что-то выбрасывал, я забиралась в их мусорку и воровала выброшенную вещь.
– Из-за этих краж Агату уволили с работы. Но к тому времени, как родился ее ребенок, Бренна, Этли получила право на льготное жилье и продовольственные талоны. Агата переходила с работы на работу, одни отношения сменялись другими. Не имеет значения, насколько уверенной в мужчине она была, отношения неизбежно заканчивались, как только он видел, как она жила.
Желудок перевернулся. Звучало так знакомо.
– У меня никогда не было возможности дать Бренне почувствовать настоящую отцовскую любовь, – с грустью сказала ее мать. – Большинство мужчин говорили, что смогут выдержать, но когда мы съезжались, все срывалось.
– Этли была замужем и разводилась шесть раз.
– Мой последний муж, – говорила мама Бренны, – не понимал, зачем мне эти вещи. Он сказал мне, что нам просто нужно самоорганизоваться и все убрать. Однажды я пришла домой и увидела, что он выбросил кучу моих вещей. Было такое чувство, словно меня ударили в сердце. – Она драматичным жестом указала на сердце. – Я не знала, как он мог так со мной поступить. Пошла на свалку, чтобы хоть что-нибудь вернуть назад, но ничего не смогла найти. После этого я выгнала его.
– Каждый раз, когда мама порывает с кем-то, ей становится все хуже, – сказала Бренна, в ее голосе и черных, слишком взрослых глазах, сквозили обида и смирение. – А когда она обнаружила свалку, стало еще хуже. Она, обычно, каждый день приносила домой одну-две вещи. Сейчас мама таскает целые вагоны всякого хлама.
– Семья и друзья волнуются за них, – торжественно произнес диктор. – Сестра Агаты не знает, что делать со своими родными, но она беспокоится за их безопасность.
Камеру перевели на женщину с намеренно закрытым лицом, очевидно, ей было слишком стыдно раскрывать свою личность.
– Я не знаю, что делать, – искаженным голосом сказала женщина. – Агата не видит здесь проблемы, а если вы попытаетесь помочь ей, все станет еще хуже. Если я пытаюсь повлиять на нее, сестра полностью вычеркивает меня из своей жизни, а страдает исключительно Бренна. Не знаю, как ребенок выносит это, жизнь в таком бардаке. Другие дети смеются над ней в школе. Они называют ее маму «мусорная леди». Они приходят и выбрасывают мусор на газон просто ради жестокой шутки, и ждут, пока не придет Агата и не затащит все внутрь, что она и делает.
Отчаяние сестры Агаты было очевидным.
– А бедняжка Бренна никогда не была нормальным ребенком. Взрослея, она не могла играть в этом доме. Она никогда не приглашала друзей на совместную ночевку. Она всю свою жизнь должна была скрывать, кем является ее семья. Понимаете, это должно было сказаться на ее психике. Я просто волнуюсь, чтобы она не оказалась такой же, как ее мать, – женщина печально покачала головой. – Когда девочка была меньше, я не могла приходить сюда, потому что постоянно видела, как ребенок тянет в рот всякий хлам. А Агата не считала это проблемой. Я не могла терпеть такое...
Съемку обрезали, и началось долгое повествование о психологических аспектах собирательства и как оно влияет на окружающих. Они навели статистику с количеством собирателей в Соединенных Штатах, и Грант нетерпеливо заставлял себя это слушать. Он просто хотел увидеть отрезок видео, где они снова возвращаются к юной, ранимой Бренне и ее матери.
В самом конце записи заиграла грустная музыка, и они снова переключились на Бренну.
– Как ты чувствуешь себя по этому поводу? – спросил Бренну репортер.
Она сидела в самом углу своей кровати, остальная часть была завалена хламом, ее комната вся была захламлена. Пола даже не было видно.
– Ты видишь все вещи своей мамы и тоже чувствуешь потребность коллекционировать это?
Бренна решительно покачала головой.
– Я ненавижу это. Ненавижу все это.
– Но твоя комната заполнена.
– Это не мой хлам. – Девочка выглядела почти оскорбленной таким предположением. – Моя комната всегда была чистой. Но когда в доме не осталось свободного места, мама начала затаскивать мусор и в мою комнату. Что бы я ни делала – ее барахло занимает каждый сантиметр моего пространства.