Спустя десять дней после того, как последний зомби был уничтожен, прибыли британские и французские колониальные войска. Все бывшие рабы были тут же снова закованы в цепи. Все сопротивлявшиеся были повешены. Поскольку инцидент был зарегистрирован как восстание рабов, все свободные негры и мулаты были или обращены в рабство или повешены за поддержку воображаемого восстания. Хотя никаких письменных свидетельств не сохранилось, история дошла до наших дней в устном изложении. Ходят слухи, что где-то на острове существует памятник этому инциденту. Никакой житель не раскроет его местоположение. Если и можно извлечь положительный урок из случившегося в Кастри, то это будет тот факт, что группа гражданских лиц, мотивированных и дисциплинированных, с самым примитивным оружием и средствами связи, способна дать серьёзный отпор любому нападению зомби.
Один человек поступил в Шато Робин (Château Robinet), «больницу» для душевнобольных преступников. В официальном докладе, поданном доктором Рейнардом Бойзом, главным администратором, говорится: «пациент не может связно говорить, ведёт себя как животное, проявляет неутолимую жажду к насилию… Он клацал челюстями как бешеная собака, и ему удалось ранить одного из пациентов прежде, чем его сумели связать».
Далее в отчёте рассказывается о том, что «раненому» заключённому была оказана минимальная медицинская помощь (перевязка раны и порция рома), и затем он был помещён назад в общую камеру с более чем полусотней других пациентов. В следующие несколько дней в камере разворачивалась настоящая оргия насилия. Охранники и доктора, слишком напуганные криками, исходящими из камеры, отказывались входить в неё на протяжении всей недели. По истечении этого времени всё, что там осталось, это пять заражённых, частично обглоданных зомби, и разбросанные по камере части нескольких дюжин трупов. Вскоре после этого Бойзе оставил свой пост и ушёл в отставку.
Немного известно о том, что произошло с оставшейся нежитью или первым зомби, который был доставлен в учреждение. Наполеон Бонапарт лично приказал, чтобы больница была закрыта, «очищена», и превращена в санаторий для армейских ветеранов. Кроме того, ничего неизвестно о том, откуда пришёл первый зомби, где он заразился и успел ли он инфицировать кого-нибудь ещё, прежде чем попасть в Шато Робин.
Эта выдержка была взята из дневника Х.Ф. Финна, члена первой британской экспедиции для поиска, встречи и переговоров с великим королём зулусов Шакой:
Жизнь кипела в краале. … Молодой придворный вышел в центр загона для скота. … Четверо лучших королевских воинов выволокли человека, связанного по рукам и ногам. … мешок, выделанный из кожи королевских волов, покрывал его голову. Такой же кожей были закрыты руки и предплечья его охранников, так что их плоть не касалась этого осужденного.
Молодой придворный схватил свой ассегай (метательное копьё с четырёхфутовым [около 1,2 м] древком и обоюдоострым широким наконечником) и прыгнул в загон… Король громко повелел, чтобы его воины бросили осуждённого в крааль. Осуждённый ударился о твёрдую землю, его качало, словно пьяного. Кожаный мешок слетел с его головы… его лицо, к моему ужасу, было страшно изуродовано. Большой кусок плоти из его шеи был вырван, будто укусом какого-то ужасного зверя. Его глаза провалились, оставив пустые глазницы, смотрящие в ад. Ни из одной раны не текло ни капли крови. Король поднял руку, заставляя замолчать взбесившуюся толпу. Тишина нависала над краалем, такая тишина, что даже птицы, казалось, подчинились воле могущественного короля… Молодой придворный поднял свой ассегай к груди и произнёс слово. Его голос был слишком кротким, слишком мягким, чтобы достигнуть моих ушей.
Осуждённый бедняга, однако, наверное услышал одинокий голос. Его голова медленно повернулась, его рот раскрылся. Из его повреждённых, раненых губ вырвался стон, настолько ужасный, что пробрал меня до самых моих костей. Монстр, а к тому моменту я был убеждён, что это был монстр, медленно двинулся к дворянину. Молодой зулус размахнулся и метнул свой ассегай. Сильный удар вогнал тёмное лезвие в грудь монстра. Демон не упал, не истёк кровью, не потерял силу, не было никакого намёка на то, что его сердце пронзено. Он как ни в чём не бывало продолжал своё спокойное, безжалостное движение. Придворный отступил, дрожа как лист на ветру. Он оступился и упал, земля прилипла к его покрытому потом телу. Толпа хранила молчание, тысячи эбеновых статуй пристально следили за разворачивающейся трагедией…