Круг замыкается. Бескорыстие и прочие качества цзюньцзы воспитывается лишь семьей — и быть цзюньцзы надо в первую очередь потому, что тогда семья будет в счастье, покое и достатке.
А уж к этому кругу внешним охранительным ободом постаралось прилепиться государство. И не без успеха. Китайская культура сумела создать единую сверхценность государство-семья, в которой благо одного из ее элементов априорно подразумевало благо другого. Да что говорить: такие понятия, как «ухаживать за родителями» и «служить в ближайшем окружении государя» обозначались одним и тем же иероглифом. Только по контексту можно было понять, чем ты на самом деле занимаешься, когда про тебя сказано «ши»: выносишь горшок за парализованным отцом или уговариваешь императора провести судьбоносные реформы.
Государство стремилось внедриться в семью единственным не вызывающим сопротивления, единственным рассчитанным не на сиюминутный эффект, но на реальный долговременный успех способом: заботой. Оно так старательно пыталось притвориться старшим партнером, главенствующим членом каждой семьи, что в определенной степени и впрямь стало им.
А взамен государственное право постаралось сделать семью питательной средой служебной этики, придать семейным ценностям общегосударственный характер. Сама по себе идея государственного служения была слишком абстрактной. Ее следовало одухотворить некими действительно почти врожденными, очевидными приоритетами, которые должны были бы ощущаться как нижняя, бытовая составляющая связей, скреплявших управленческий аппарат империи и саму империю воедино.
Поэтому прилеплялось государство к семье не лицемерно, а на деле. Правильно расставляя ценности по ранжиру.
Всем чиновникам, если они служили вдали от отчего дома, раз в 3 года предоставлялся отпуск для проявления сыновней заботы (в соответствующем тексте даже сказано: «отпуск для того, чтобы по вечерам стелить родителям постель, а утром справляться у них о самочувствии»). Под отпуск давалось 35, 30 или 15 дней — в зависимости от дальности места службы от родных мест. Даже просто по случаю совершеннолетия кого-либо из отпрысков предоставлялось 3 дня отпуска[10].
Если кто-либо из старших родственников чиновника достигал преклонных лет, или тяжко заболевал, чиновник обязан был хотя бы временно уйти в отставку и отбыть домой, чтобы ухаживать за стариками. Тем более — в случае смерти родственника. Какие бы выгодные перспективы ни сулила ему служба — сыновний долг был выше. Более того, если чиновник не обращался за отставкой или, тем более, скрывал семейную ситуацию — за эту аморалку ему грозило уголовное наказание. И не шутейное. За сокрытие смерти кого-либо из прямых предков и продолжение службы — пожизненная высылка на окраины страны, причем первые 3 года по месту ссылки полагалось отработать на каторге. За попытку укоротить время отставки и возобновить службу до окончания двадцатипятимесячного траура — грозило 3 года каторжных работ, правда поближе к дому и без последующего поражения в правах.
Если чиновник при служебном перемещении оказывался в учреждении или на должности, в названии которых употреблялся хотя бы один иероглиф, входящий в имя его отца или деда, и соглашался эту должность занять, то его с позором увольняли, и на год ему вообще запрещалось вновь где-либо служить. Это преступление называлось «ложно прикрыться славой имени предка». Дело тут не в формальностях, а в том, что имя отца или деда следовало почитать и не присваивать его себе даже таким вот образом. Пусть предок вообще не служил и никому не известен, кроме как в своей деревне — все равно его имя славнее твоего: он тебя родил, а не ты его.
Или вот еще: если кто-либо услаждал себя музыкой в то время, как его отец, мать, дед или бабка находились в тюрьме за совершенное ими преступление, такой сынок или внучок получал аж полтора года каторги[11]. Казалось бы — ну нельзя же так, ну перебор, арестанты эти все ж таки преступники! Ан нет. Это государству они преступники, это тем, против кого они совершили преступления, они преступники, а тебе они — предки. Надо грустить. А если не умеешь, если не грустно тебе в такой грустный для всякого приличного человека момент — то хотя бы веди себя прилично, а не то кайло тебе в руки, бесчувственный подданный; на зоне тебе живо растолкуют, как надо чтить отца твоего и матерь твою.
10
Ниида Нобору. То рё сю и (Собрание сохранившихся общеобязательных установлений Тан). Токио, 1964. С. 736–738.
11
Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и) / Введ., пер. с кит. и коммент. В. М. Рыбакова. Цзюани 9–16. СПб, 2001. С. 63.