Поддержание на одном уровне всегда является продлением состояния тупика. Все государственные усилия превращаются в рутину, утрачивая вдохновляющий привкус последовательных шагов в бескрайний простор. В тупике следование идеалам и предполагаемым ими добродетелям теряет наглядную эффективность, окрыляющую результативность, притягательную плодотворность. В тупике быстро формализуется и мертвеет любая идеология — и ее одухотворяющее и морализующее воздействие сходит на нет, а ее ритуалы превращаются в фарс.
В Китае начало всякого династийного цикла неизбежно сопровождалось чувством возрождения страны. Но когда страна осваивала все доступные ресурсы для территориального, экономического и всякого иного роста и упиралась в объективно поставленные ей географией, экологией, возможностями индустрии, военными угрозами пределы, благородные чиновники, как бы благородны они ни были, теряли почву под ногами. Их благородство оказывалось бессильным, беспомощным, никому не нужным и ни на что не способным — и лишь обременяло их самих.
Когда ход истории прижимал страну, как к глухой стене, к пределу роста, конфуцианские добродетели становились формальностью — пока в анфиладе династийных циклов не открывалась следующая дверь.
Попробуем теперь применить ту же методику анализа к России.
Какая особенность нашей страны, обусловленная ее положением в Евразии, бросается в глаза прежде всего? Другими словами — какие «общие дела» настойчивее всего навязывала и продолжает навязывать России ее география?
Иногда говорят: прежде всего бросается в глаза то, что Московия исходно почти вся расположена в зоне рискованного земледелия. Спору нет, короткое лето оказывает воздействие на привычки хлеборобов, на их систему ценностей и мотиваций. Но вот, скажем, Скандинавия — тоже не в тропиках, а о такой свирепой и тяжкой централизации, как у нас, о бюрократических спрутах, стремящихся чуть ли не в каждую горницу и в каждый хлев запустить по присоске, там и слыхом не слыхивали.
А почему?
Посмотрите на карту открытыми глазами — и сразу поймете, почему.
Скандинавия, при всей сравнительной суровости климата — как у Христа за пазухой упрятана морями со всех сторон. Сушей туда можно попасть разве что через скалистую тундру заполярья — а найдите мне храбреца, который ради завоевания богатых только на птичьи базары фиордов махнул бы с панцирной пехотой, с рыцарским ополчением, со всякими там рейтарами и уланами, с тяжеленными бомбардами своими обходным маршем из теплой утоптанной Европы сначала в карельские болота и пустоши, потом в Лапландию, где свободой маневра обладает разве лишь старый красноносый Йоулупукки… Попробовал бы он пересадить бравых шевалье и кабальеро на оленей! А иначе — только с помощью флота. Но во-первых, надо иметь флот, а во-вторых, массированный десант — крайне редкое и неоднозначное удовольствие с непредсказуемыми последствиями.
Чем была бы Британия без ее естественного крепостного рва — Ла-Манша? Чем была бы Италия без Альпийского редута? Испания без Пиренейской стены? Германия без еще в римские времена спасшего ее от романизации, и спасавшего еще много от чего Рейна?
Вся политическая жизнь Западной Европы была с самого начала сегментирована ландшафтом. Все ее значимые государственные границы повторяют ее природное членение. Они прочерчены по естественным укреплениям. Стоило кому-то в порыве надежд и во хмелю побед прочертить иначе, и в считанные десятилетия новые войны аннулировали неуместную, неумную границу, вновь перетаскивая ее туда, где торчит, течет или бушует штормами хоть что-нибудь, способное естественным образом затруднить, а то и вовсе пресечь марш настырной пехоты и лихие наскоки конницы.
Наполеону, чтобы начать операции в Италии, пришлось для начала перевалить через Альпы, и этот редкостный маневр сам по себе считается чудом военного искусства и войсковой выучки. А вот до Москвы двунадесять языков дотопали, ни разу не встав на четвереньки. Будь у нас где-нибудь неподалеку от Смоленска хоть завалящий Сен-Готард, глядишь, и Бородинская битва не понадобилась бы, и Москва осталась целехонька.
Русь ничем ниоткуда не прикрыта. Разве что Ледовитым океаном — от моржей да белых медведей. Она непоправимо зажата на своем неоглядном плоском просторе между изначально опережавшими ее организационно и экономически, а зачастую и технически главными центрами силы евразийского мира: фанатично крестоносным (от тевтонцев до «юнкерсов») Западом, всегда стремившимся навязать свою идеологию, и по-детски жестоким, безо всяких идейных изысков, а просто охочим до рабов и яхонтов Востоком.