Вот бесчисленные персонажи скандинавских саг и сочиненные им под стать божки, которых скандинавы придумать не успели. Вот индуистские пьяные и озверелые вершители судеб, вот исламом усвоенные, но явно доисламские ифриты и джинны. Вот и родные наши лешие, кикиморы, бабки-ежки…
Кого только не повылезало в качестве носителей силы и смысла, водителей людей, дарителей и навязывателей целей для подвигов!
В «Солярисе» Лем прекрасно сформулировал: «Нам только кажется, что человек свободен в выборе цели. Ему ее навязывает время, в которое он родился. Человек служит этим целям, или восстает против них, но объект служения или бунта задан ему извне». И вот теперь в качестве объектов бунта или поклонения предлагаются допотопные идолища.
Отсюда — вопиющий этический плюрализм. Сектантство. Ибо ни одной интегрирующей идеи не осталось.
Как-то забыто оказалось, что при всем том лишь следование идеалу способно обеспечить движение. А КОЛЛЕКТИВНОЕ ДВИЖЕНИЕ способно обеспечить исключительно следование КОЛЛЕКТИВНОМУ ИДЕАЛУ.
Говорят, история повторяется в первый раз в виде трагедии, в другой раз — фарсом. Один раз человечество уже проделало путь от язычества к мировым религиям и далее, к вере в светлое посюстороннее будущее — которая, что самое-то замечательное, верам второго уровня сама по себе отнюдь не враждебна. Наоборот, лишь язычество враждебно и тому, и другому, потому что для него нет будущего, есть только бесконечно длящееся нынче. Недаром так много стало текстов, где перемешиваются реалии прошлого и настоящего; зачастую такое смешение служит самым мощным в этих текстах эстетическим средством, на котором только и держится все остальное. Бронетранспортеры всякие под зиккуратами Ура и Урука… С художественной точки зрения это порой бывает ярко и смешно. Но со смысловой-то — это не более чем капитуляция перед мрачной иллюзией, что исторического движения нет.
Процесс восхождения от культа идолищ и бесов в реальной истории был объективно обусловлен. И описанный здесь культурный сброс тоже не злой дядя нарочно придумал, он обусловлен объективно — возможно, отчасти потому, что в начале XX века слишком много народу слишком забежало вперед, с неразумным пылом принявшись за самопереконструирование. Пришлось откатиться. А вместе с реальностью и, как и свойственно человеческой рефлексии, дальше, чем она сама, откатилась наша литература вообще и фантастика в частности.
Кудесники не ко двору
Их уже, в общем, не помнят.
Их совсем уже не читают. И даже те, кто читал когда-то взахлеб — практически не перечитывают.
Невозможно перечитывать. Кому-то скучно, кому-то смешно, кому-то тошно от этих тупых совков… А мне, если вдруг ненароком упадет взгляд на потрепанные корешки засыхающих на полках книг, за которыми когда-то гонялся, как за Граалем — больно. Точно я сквозь помутневшую от времени, измалеванную похабщиной, заляпанную пригоршнями грязи и засохшим дерьмом стеклянную стену тускло вижу свой рай, в который мне по грехам моим во веки веков не вернуться…
Советская научная фантастика сама видела и другим показывала мир как арену бескомпромиссной борьбы Света и Тьмы.
Можно назвать это убожеством, можно — бесчеловечностью, можно — исторической ограниченностью… Но толерантностью там и не пахло. Не пахло там смакованием извращений физических и духовных. Не пахло уважением к мерзости, терпимостью к тому, что нестерпимо всякому любознательному, работящему, семейному, чадолюбивому человеку. Не пахло в ней общечеловеческими ценностями. Тот, кто скачет по сцене с голой задницей не был в ней равен тому, кто выходит в скафандре в открытый космос. Проститутка не была равна медсестре. Прохиндей не был равен мечтателю. Сделанное не равно украденному. Зло не равно Добру.
Это мировидение было унаследовано советской идеологией от православия. Унаследовано абсолютно неосознанно. Советская НФ была яростно антиклерикальной и антицерковной. Но она была высококультурной — а культура из традиции вырваться не может. Из нее вываливается лишь бескультурье.
Место Бога в советской НФ заняла коммунистическая справедливость, а место дьявола — капиталистическая несправедливость. Место рая — нарождающееся коммунистическое будущее, где все пусть и не одинаково замечательны и талантливы, но, во всяком случае, вполне справедливы, добры и о других думают больше, чем о себе. Место ада — умирающее капиталистическое прошлое, где царят культ наживы, звериная злоба, вопиющее неравенство и беспощадная конкуренция.