Во-вторых, человек с самого начала ощущал, откуда взялась у него мораль, ибо всегда искал ее источник и образец вне себя. То в Боге, то в природе, то, как в Китае, в гармонично функционирующем космосе. Человек приписывал горнему источнику безукоризненную моральность, и начинал, формулируя ее, как бы копировать некие внешние супермодели и пытаться им по мере сил соответствовать. Но такой подход, как показывает ныне этология, совсем даже не выдумка, не бессмыслица, просто незачем так далеко ходить за образцами. Это не весь космос, это не Инь и Ян, не Небо и Земля, а гораздо проще: рыбки, птички, зверушки. Просто человек, ощутив себя царем зверей, их владыкой и повелителем, никак не мог смотреть на них, как на учителей в деле постижения высшей добродетели. В лучшем случае избирал пару уточек как символ супружеской верности. Но ссылаться на них как на авторитет, подкрепляющий те или иные табу или нравственные максимы, было бы совершенно неэффективно. Ведь требования, которые хоть как-то исполняются, должны поступать от более авторитетного менее авторитетному, а не наоборот — и потому человеку совершенно непроизвольно приходилось подыскивать для подтверждения требований быть альтруистом некие авторитеты, более крупные и могучие, чем он сам. Прислушаться к голосу генной памяти и принять как примеры для подражания социальную жизнь братьев меньших было бы как-то мелко и неубедительно. Вот Моисеевы скрижали или Дао — это да.
Ведь мы точно знаем, хотя бы опять же по опыту общения с меньшими братьями, что без угрозы наказания за нарушение запретов невозможно никакое воспитание. И не менее прекрасно знаем, как действуют, скажем, на отломившего ветку ребенка абсолютно верные доводы любителей природы типа: «Ты представь, что будет, если каждый, кто тут гуляет, отломит по ветке».
А вот при передаче функций возмездия тому или иному богу угроза наказания из абстракций типа полного обламывания всех веток в парке или вырождения собственного вида превращается в адресно направленную, жуткую в своей предметности кару со стороны высших сил — действующих то ли в громовом запале, как темпераментный, точно Отелло, ревнивец Яхве, то ли как небесные жернова воздаяния на конфуцианском Востоке, бездушно-механически порождающие засухи и наводнения. Волей-неволей человеку пришлось возвести очи горе.
Можно сказать, что культура человечества во всех ее разновидностях обязана своим возникновением прежде всего тем людям, для которых по каким-то загадочным причинам чисто индивидуального психологического порядка ощущение чистой совести, даруемое выполнением велений социального инстинкта, представлялась важнее любого жизненного успеха, даруемого рассудочным хитроумием. Именно они, кто во что горазд, формулировали объяснения и оправдания своим ощущениям, а тем самым — придумывали причины и основания тому, что самые главные, вечные и наиболее благородные ценности жизни отнюдь не укладываются в прокрустово ложе себялюбивой жизненной тактики. А для этого таким людям прежде всего надо было определить эти самые вечные ценности, дать им имена, подыскать им убедительные, эмоционально завораживающие всемогущие источники.
А уж тогда из источников этих начала вырастать, вывинчиваться ввысь с каждым новым витком размышлений бесконечная (и для каждой культуры — своеобразная) спираль религиозных заповедей, этических построений, художественных красот, страстных самообвинений и мучительных самооправданий, исступленной веры в Добро и непримиримой ненависти к Злу, нескончаемых попыток примирить пользу и честь и найти между ними приемлемые компромиссы…
Так тоска людей по утраченной животной безмятежности породила Человека с большой буквы.
Именно развитие культуры, во многом уже самостоятельное и по своим внутренним законам совершающееся, приводит к весьма специфическим и, возможно, судьбоносным для человечества последствиям. Например, только благодаря культуре (тому, что возвышает человека над животным или, во всяком случае, выводит его из животного царства), возникают такие поля внутривидовой конкуренции, как «я самый верный помощник и сподвижник», «я самый бескорыстный», «я самый честный», «я самый нетребовательный». Как только в системе добродетелей, преподносимых культурой, появляются верность, бескорыстие, искреннее сподвижничество и пр., за золотые медали по этим видам спорта тоже начинает идти борьба среди тех, кто признает данные медали действительно золотыми, а не фальшивками.