Что он совершил только что? Неужели…
— Иди ко мне… — девушка скинула халат и поманила промежностью.
— Теперь мы сможем выйти отсюда вдвоем! — улыбнулся ей 6659671, махнув рукой в сторону двери.
— Иди ко мне, я тебя хочу! — повторила 3оя, медленно извиваясь и поглаживая обеими руками бёдра и низ живота.
6659671 застыл: оторопь сковала его. Но вот взгляд остановился на маслянистой щели, зовущей из-под повлажневших пальцев. Вот ощутил он знакомую щекотку, с которой прокладывает себе путь кровь, гонимая неутомимым насосом. Вот воздух формалиновым сквозняком заполнил его грудь, как портвейн заполняет стакан. Вот рука — он сжал её, наслаждаясь послушными мускулами. Вот он приблизился и встал на колени.
Нос втягивает запах женщины. Запах ног, особенно пряный у пальцев. Стойкий аромат лобка и бриз сочащейся вульвы; загадочный дымок ануса и тихий лепет пупка. Дух подмышек — сочный, хмельной, завораживающий.
Он попробовал на вкус её слюни. И пятки. И пальцы на ногах — каждый в отдельности. И слизывал он нектар её щели, нежной, как мясо краба. И загонял он в неё свой напружиненный уд, рыча от страсти и ударяя правым резцом в белую ветку ключицы.
— Тише! Ты укусил меня, животное… — она отпихнула его в лицо ладонью.
— Сопротивляешься? Ты мне сопротивляешься? — 6659671 ухватил её за ноги, упёрся в самую матку, — Ах ты, маленькая дрянь…
— Ах… Да… Да… Да… — вздыхала она, подмахивая.
Вот они сплелись и заметались, распаляясь в неистовом танце.
Вот ритм этого танца ускорился, относя их всё ближе к Развязке.
Вот закричали они вдвоем в один голос, и вывернула тела их Изначальная Судорога.
И звёзды светили им прямо в глаза.
В детстве 6659671 стеснялся произносить слово «любовь», а, тем более, «люблю». При звуках этого слова ему становилось стыдно: словно его вынуждают к публичному показу гениталий. Любовь — это что-то бесконечно свое, настолько интимное и оберегаемое от всех и вся, что даже говорить об этом вслух возможно было лишь в самых исключительных случаях: например, перед смертельной схваткой.
Чувство, которое сильнее смерти: так ли часто мы произносим слово «смерть»? Так ли часто вспоминаем о ней в минуты победных шествий?
Хотя они с Мариной жили вместе почти полтора года, 6659671 ни разу не говорил ей подобных слов. Опасался её невнятной реакции. Опасался испортить то, что глубоко внутри…
— Вот тебе и первая отметина… — 3оя нежно провела языком по шву от вскрытия, что тянулся по его торсу от паха до горла.
— Это что, навсегда? — 6659671 пришел в себя и пощупал шрам пальцем.
— Пока цела твоя плоть. Расстроился?
— Да нет, ничего… ничего… — улыбнулся 6659671, — от этого никто не застрахован. С каждым может случиться. Зато мы с тобой, 3оя, сейчас рванем на волю. Из Красной Комнаты — вон!
— Но… — девушка испуганно побледнела, — я никогда не выходила из Красной Комнаты… я не знаю, что там, в том мире за дверью.
— Брось! Ты же сама вытащила меня из проруби! Разве забыла? Это ведь было у озера в лесу, а не здесь.
— Ты не понимаешь… — 3оя вытерла промежность халатом, — Красная Комната не кончается за порогом. Она всегда с тобой. Ты хочешь выйти из неё, и забрать меня? А ты готов к тому, что там встретишь? Может, там нам придется расстаться? Так что, может лучше остаться здесь, вдвоем, и жить в любви и согласии? Возможно, у нас будут дети… — с нежной улыбкой она взяла мясорубку и повертела ручкой.
— Возможно… — задумался 6659671, — но ты не беспокойся: мы от них быстро избавимся.
— Что ты такое несешь, дебил? И ты думаешь, после таких слов я с тобой куда-нибудь пойду?
— А ты думаешь, я стану тебя спрашивать? — усмехнулся 6659671, и, ухватив 3ою поперек лобка, умело взвалил на плечи.
— А ну, пусти сейчас же, придурок! — вцепилась в него она, но 6659671 лишь рассмеялся, распахивая ударом ноги двери — и оказываясь на обширном железобетонном помосте, возвышающемся посреди покрытой сиреневыми барханами пустыни.
…— А ты говоришь… — 6659671 застыл, пораженный столь странным пейзажем.
Он приблизился к краю площадки и с сомнением поглядел вниз. Девушка на плечах его вздрагивала от приступов истеричного смеха.
— Чего гогочешь, дура? — 6659671 чуть повернул голову.
— Милый… как я тебе благодарна…
Теперь она плачет?..
— За что же?
— За то, что вывел из Красной Комнаты.
— А… говно-вопрос, это мы запросто, — 6659671 подмигнул самому себе, — из Красной Комнаты мы вышли, а дальше-то что делать?
— Для начала поставь меня на пол. — попросила она, вытирая ладонями слезы.
Что было делать, он поставил её.
С минуту они смотрели друг на друга.
— Теперь ты можешь назвать свое тело заново, — улыбнулась 3оя, — только особо не выдумывай… бери простое какое-нибудь, легко запоминающееся… иначе потом заморочишься. Уж поверь мне, старой партизанке.
— Жбан, — предложил 6659671, — как тебе такое имя?
— Жбан? Да ну… гопник какой-то…
— Ну, хорошо… Ербило.
— Это получше, но чересчур агрессивно как-то… неприятности будет притягивать. Ербило. Поспокойней что-то…
— Гострягус, — предложил 6659671.
— Эстонец что ли? Или омар. Мне как-то не очень…
— Мончефрокс.
— Ублюдок какой-то… немецкий, или даже еврейский дебил.
— Глушбат.
— Ну, это позвучней, пожалуй.
— Дристоглот.
— Еще лучше.
— Рангомягль.
— Совсем хорошо. Но чересчур насыщенно, мне кажется. Будет тянуть, тормозить. Рангомягль — тормоз…
— Кузьмарь?
— Нормально. Даже очень хорошо…
— Румбо.
— О! То, что надо! На этом и остановимся. Румбо. Теперь ты — Румбо. Это такой «Рэмбо наоборот». Как раз про тебя. Теперь ты не просто 6659671. Теперь ты Румбо, номер кузова 6659671.
— Мощь! Биоробот!
— Не тешь себя иллюзиями, биоробот: страдают все одинаково.
— А я разве тешу…
— Ну, ладно… пока, — улыбнулась 3оя, — твоя дорога теперь туда, в Сиреневую Пыль… а мне пора возвращаться.
— Возвращаться? В Красную Комнату? — Румбо схватил её за плечи.
Эти плечи сжимал он точно так вот с полчаса назад: с такой же искреннею страстью.
— А куда же мне вернуться еще? — она посмотрела ему прямо в глаза, и сердце его сглотнуло.
— Но… ты же только что благодарила меня, что я вывел тебя оттуда!
— Конечно. И сейчас благодарю. Я благодарна всем мужчинам, которые позволили мне хотя бы на несколько мгновений выйти из Комнаты. Но Женский Страх сильнее, и я теперь должна вернуться. А иначе, кто будет встречать вас, новых героев на пути в бездну?
— Но… так не может длиться вечно! — опустил руки Румбо, — пройдет время, ты состаришься… а герои любят молодое мясо!..
— Как бы там ни было, я должна исполнить свой долг… а когда мое время истечет, другая пусть сменит меня. А ты, коли такой жалостливый, не зайдешь ли за мной в тот неприятный час?
— Зайду. Даю слово.
— Ой, врешь… — прошептала она, не распуская улыбки.
— Вот дерьмо… не хочу показаться нескромным… но какого хрена я должен это терпеть?..
— Терпеть что?
— Что ты уходишь. Я хочу, чтобы ты осталась, слышишь? Страсть к тебе — теперь моё единственное оружие. Не я выбирал его, но и выхода иного мне нет… тфу, ты, пошлость какая-то… Знаешь, мне всегда недоставало собеседника, чтобы высказаться… У тебя бывало такое, что ты выкладываешь душу перед человеком, и он вроде слушает, но ты смотришь на него, и понимаешь: а ни хера он не слышит! А из вежливости делает вид, что слушает… Почему для того, чтобы высказать друг другу сокровенное, мы должны ужираться, как свиньи? Почему вы, женщины, ведете себя, будто паучихи, заманивающие добычу в липкую сеть влагалища? Почему мы вымираем день ото дня, объясни мне! Почему мы блюем, а кто-то — ест картофельные чипсы? Почему мы говорим, а они не слышат? Почему мы чужие друг другу??..