А с чего он вообще взял, что здесь есть море? Он его видел? Нет. Только воздух нюхал. Пальма у ресторана? Искусственная, вполне вероятно. Он может вполне находиться в Сибири, в разгар недлинного лета… недаром штаны на нём не курортные… Так что же делать?.. Что делать??..
Вывернувшая из-за угла машина ослепила фарами, хлопнула дверца:
— Вот он, держи!!
Что было мочи кинулся в сторону вокзала, на бегу завернул в закоулок, показавшийся входом в дешевые апартаменты. Там снова попал под луч света, бивший из окна пиццерии, и со всего маху сбил с ног старуху в чепчике.
— Стоять, падло! — в руках кудрявого жирдяя в униформе тускло сверкнула сталь: он быстро прицелился и выстрелил дважды.
Румбо рухнул как подкошенный, забрызгав мозгами ступени.
Завыла сирена, и прощально мигнули фонари наверху.
Перевернувшись на спину, увидел Лёху с Нерестом, 3ою и Ефима Тимофеевича.
Румбо лежал на холодном полу своей камеры, а они возвышались над.
Было промозгло, воняло лаком и рвотой.
— Пускай остынет маленько! — Ефим Тимофеевич щелкнул рубильником, ботинок Лёхи-и-Нереста врезал под ребра. Дверной проем выпустил свет, мелькнул тенями и затворился с грохотом роняемого в могилу гроба.
Пустое пространство
Ефим Тимофеевич вставил магнитный ключ в щель, и металлические створы разомкнулись. Они вошли в просторное помещение с обоями из сиреневой шерсти, сферическим потолком, низким обтянутым светлой кожей диваном и матово-черным диском журнального столика.
Расселись. 3оя налила в бокал «Нарзана», вооружилась пультом климат-контроля.
— Ну, чего делать-то будем? — спросил Лёха, ковыряя мясо на лице, — если просядемся на этом челупане?
— Не просядемся, не конбобось… — покрутил молоточками Ефим Тимофеевич, — дай наладить связь, а уж мы свое возьмём… меркантильным я никогда не был, и Румбо-17 у меня не самый лучший экземпляр…
— Но ты говорил, у него мокрые ладони? — отложила пульт 3оя.
— Кто говорил, я?
— Это я говорил, — поднял палец Лёха, — а мне передал Нерест через анальный зонд.
— Нерест, ты действительно передаешь ему информацию прямой кишкой? — 3оя вскинула брови.
Нерест кивнул.
— И ты сказал ему, что у Румбо мокрые ладони?
Нерест кивнул снова.
С минуту они молчали.
— Вон как оно, дело-то поворачивается, Ефим Тимофеевич! — посолил лицо Лёха.
— А как оно, по-твоему, поворачивается? — тот вцепился в колени руками.
— А так, что скоро молнии в тумане свадьбу русскую сыграют! Руки-то у него не заводные, и карусель в голове не сто копеек стоит.
— Не сто копеек, говоришь… — Ефим Тимофеевич отогнул крышку у банки кабачковой икры, — хорошо, пускай не сто копеек. Пускай даже не рубль двадцать. Это мне не будет суматошно. Мне суматошно, когда я вижу, как мои коллеги шелестят бациллами: вот это мне суматошно, да… я на них рассчитывал, как на смену поколения, в рот его ебать… а они пошли на случку с бестолковкой как дырявые гвозди! И мимо кассы, всё — мимо кассы…
— Но я ведь «журавлей» предупреждал, чтоб не трясли кабинкой! — возразил ему Лёха, а Нерест кивнул.
— Ты предупреждал? — скривилась 3оя, — еще скажи, что Соломон не причесал зарплату… Чимпаро на твое произношение мы ложим!
— Прическа — королеве не чета! — погрозил пальцем Ефим Тимофеевич, — а я бараньи головы блюду! А коль скоро наш народ без чистогана решил остаться, тут все вопросы не ко мне, а к Главному Силовику: буду на репе струиться.
— А Главный Силовик тебе скажет: почивай! — усмехнулся Лёха, а Нерест кивнул.
— И морду в стакане перевернет на рубль двадцать, — поддержала его 3оя, намазывая кабачковой икрой разрезанный вдоль французский батон.
— Вот я и думаю, что вы всегда так рассуждаете… — прищелкнул пальцами Ефим Тимофеевич, — но ведь если пройти в калитку, да положиться на случай, это очень многое сразу поставит на карту. Наша с вами репутация: это, во-первых. Репутация Главного Силовика: это, во-вторых, затем… по кругу. И после круга, в общем, ланч тайм, и всё такое, как у иностранцев ёбаных принято, когда они кутерьмою совьются там у себя на залупных раковинах… по мне прическа виновата, надо же! А мне по прическе, что виноват. Я на слепую гору не обезьяна! Тогда сказал, и сейчас повторяю. Потому что все привыкли только о себе думать, а об общем деле — это нет, как же, мы в изумлении… ну так и прожуйте свое общее дело вместе с кубиком! Плещеев и команда, бля, половозрелых космонавтов…
— Залупной раковиной по голове не постучишь! — едко захохотал Лёха, — у честного трудяги всегда найдется пара лещей для подружкиного вымени! А ты не психуй. Ложись и паласато. Разуверился в нас, Ефим Тимофеевич, так и скажи на летучке: считаю, мол, что товарищи наше доверие не оправдали, и Главный Силовик просрался жёлтым корнем. А если кто по факту имеются возражения, попрошу в порядке живой очереди к секретарю, и оставлять записки ртутные. И мы всё разберем и посмотрим. И вынесем дружно вердикт. И пусть затрубят вместе с нами.
— Затрубят-то они, затрубят… да толку в трубе той уже не будет! — Ефим Тимофеевич пристукнул копытом.
— Это почему это?
— Это по тому это… по кочану это. Мимо женской влаги не пройдешь: остановишься, пошуршишь мандовошкой в салатовом. Вот так точно и рукамодей, если ранец не проветрил.
— Почему это не проветрил… проветрил! — обиженно буркнул Лёха, а Нерест кивнул.
— А раз проветрил, должен знать: молва крива на вымя. И жрёт салага мой хрусталь, и в колбасе нашел счастье. В самой простой колбасе, представь себе. И я покупаю ему эту колбасу. Не часто: чтобы не баловать. Чтобы он экономил, не съедал всю за один день. И он её экономит, затягивает по ломтикам… например, смолотит пудинг — а потом колбаской сладенько так закусит… Мир дому твоему, называется. И на соседей кивать мне нечего! Сам сосед. Сам науку быта на педалях изучал! Прогнёт рекомендация бражника, или не прогнёт… на всё свое понятие имеется. И это понятие — натянуто как струна. Или как календарь. Отрывной календарь безвозмездных пространств…
— Безвозмездные пространства… это так глухо… — мечтательно потеребила мандарины 3оя.
— Безвозмездные пространства это моя душа… — важно засопел Лёха, — это мой билет в потустороннее, мой меч, колбаса и маятник. Моя водка, молодка и фистула. Мой паровозный батальон. Если безвозмездных пространств не будет — я сам замотаю их в вымени! И рыцари проглотят медленно масло… А ты, Вафля, любишь парням по ушам ездить, динамистка. Как тогда в Загорске, помнишь? А теперь мне и жизнь не в треск, и рукава не в благость.
— Уж конечно, запердолил и в лёжку! — девушка манерно повела плечами, — Он мне медную стружку взамен предложил, джентльмен, ё-моё… только б не расположить молоточки в открытие, только бы не вдряпаться! А масло у челобрея есть? А карусель у вратаря смазана?
— И масло есть, и карусель смазана, — уверенно улыбнулся Ефим Тимофеевич, — да только момент подходящий еще не настал.
— Так когда ж он настанет? — нервно поерзал Лёха, а Нерест покачал головой.
— Когда ты дрочить прекратишь, тогда и настанет! — свирепо откликнулся Ефим Тимофеевич, — Больно ломкое у тебя покрывало, дружочек! Больно шаткие сквозняки на твоей солидарной деревне. Лобзиком не прорежешь, надфилем не проточишь…