Что такое? Румбо чихнул, раз-два! Из носа его прыснуло, и, поймав соплю рукою, он с изумлением обнаружил барахтающееся в клейкой массе насекомое!
— Вот где ты, гнида! — пьяно улыбнулся Румбо, доставая зажигалку.
Сопля зашипела. А затем кожа вокруг таракана обуглилась и отслоилась, а сам таракан съежился, затрепетал, и обратился в пепел.
— Одной мразью меньше! — улыбнулся Румбо, облизывая ожог.
Сразу на душе потеплело, словно вспыхнул под порывом ветра начавший было угасать костер. Словно невидимая лампочка разгорелась медленно — и засияла. Словно варочная панель электроплиты — запылала душа Румбо.
Вскочил, улыбаясь. Взгляд упал на могилу, выделявшуюся среди остальных отсутствием надписей. Это был просто большой мраморный шар, возвышавшийся на металлической ножке из гранитной плиты.
Подойдя ближе, Румбо понял, что это — не могила, и не памятник, а очередной блок управления: две кнопки на пульте «инь-ян».
— Ну что, Ctrl-Alt-Del? Встряхнемся?…
Старший брат
…— Я — котозмей! — улыбнулся Румбо, представляя себе, как могло бы выглядеть такое животное.
Как кот, покрытый чешуёй и с раздвоенным языком?
Или как поросшая шерстью змея, которая перед тем, как ужалить, мяукает?
— У кошек и змей есть общая черта: они шипят! — сказал стоящий перед Румбо дед в замшевой шляпе.
— А? — Румбо словно очнулся.
— Вы, молодой человек, отчего так задумчивы? Переживаете недавнюю утрату? — поспешил осведомиться неизвестный, поправляя пенсне.
— Не утрату, а скорее, обретенье! — широко улыбнулся ему Румбо, подмигивая по-пацански.
— Обретенье? — старичок, казалось, беззвучно смеялся, — не обрели ли вы навозное дерьмо, на которое наступали в детстве, когда шли босиком купаться на заводь?
— Я обрел удивительного собеседника! — приобнял его Румбо, — и теперь мы можем проследовать по променаду, усесться на тихой веранде прибрежного ресторана, закурить по сигаре — и предаться живой беседе.
— Неплохо, однако, было бы кроме сигар, еще пожрать чего-нибудь… ну, стейк там какой-нибудь, грамм 400… средней прожарки… то, сё… бутылочку риохи… коль мы в ресторане. — поразмыслил дедок, почесываясь.
— А может, водчонки? — предположил Румбо, у которого от слов старика слюна пошла горлом.
Посидеть, что называется, с пузырем. Много вкусной еды — и непременно мяса — нежного, с кровью — да с сочным салатом, грибочками, там, хачапури… Потрепаться за жизнь, о бабах… то, да сё, кто с кем ебался, кто увлекся, кто усрался. Где работает Григорий, почем фишки в коридоре; с кем Витос играл на флейте (я не в курсе, хоть убейте); вспомнить детство золотое, девок голых под плитою, кровь на кафельном полу, Первомай, бензопилу…
— Вспомнить? — спросил старик.
Румбо рассматривал курчавые седые волосы на его висках.
Курчавые, как на лобке.
— Извините, вы волосы для бакенов случайно не с лобка пересадили? — спросил деда Румбо, поглаживая рукоятку ножа.
Нож он держал за спиной, и рука слегка уже вспотела от волнения.
— Вижу, юноша, вам не терпится поскорее меня зарезать… — неожиданно промолвил тот, поворачиваясь к Румбо боком и разрывая дистанцию.
— Нет, ну… это ты первый начал! — Румбо достал из-за спины нож и осторожно ступил вперед.
Зубы его оскалились, спина пригнулась… ни дать, ни взять: да-дзе-шу.
— Подумай стократно, ибо, убив меня, ты воткнешь в себя этот нож! — с фальшивой патетикой воскликнул старый, — ведь я — это твое будущее. То есть, то, к чему ты сейчас стремишься. Твоя цель на горизонте. Твой маяк, ёбаный в рот. Убив меня — ты лишишь себя этого всего. А жизнь без будущего, жизнь без цели на горизонте, означает смерть, которая за углом. Подумай об этом, когда метишь лезвием в моё морщинистое горло…
— Вон оно что… а прошлый раз, я от будущего, стало быть, получил в бубен?
— От него самого и получил. А ты как думал? Кто на одном месте застрял, тому дорога в рай, образно выражаясь. Этим и отличается Ад от Рая: Ад — это вечное движение. Рай — это Отстой. Кто живет в отстое, имя тому — отстойник: и жена сосет у соседа, и дети их — пидоры. Они и попадут в Рай. Блаженные, потому как. А мы с тобой, дорогой Румбоид, проследуем совершенно в противоположном направлении…
— Это прямо как в фильме! — усмехнулся Румбо.
— Что еще за фильм?
— Ну, лабуда голивудская… фантастика, «Румбоид» называется. Там главный герой борется с бесами. Нудно так борется… через 5 минут надоедают эти его потуги… И ты меня, что ли с этим сравнить хочешь?
— Не смотрел я это кино, — развернулся старик, вырывая кольцо гранаты и хватая Румбо за руку, — а ну, как теперя мне жить расхотелося? Может, я сам себе не по плечу пришелся? Держись, Румбубей, сейчас ты смерть свою увидишь!
— Ты чего, дед… охуел?! — Румбо сорвал захват, отскочил в сторону.
— Чего ж ножом меня не ударил? — дед разжал пальцы, граната провалилась ему за шиворот и застряла под рубашкой; он шагнул навстречу своему прошлому с распростертыми объятиями… нет!
— Нет! — Румбо припустил вдоль могильной ограды, — Нет! Нет! Неыы!!! — он выл и бежал, сбивая ноги.
Рыбкой нырнул вбок за ограду, пребольно разбив колено о камень.
Воздух разодрал взрыв.
Жалость к себе накатила солёной волною.
Лежал и выл:
— Бляди!.. Все, все бляди! Сегодня блядь в цене, а не герой!.. блядям раздолье мутною порой…
Маленький кусочек седого скальпа сползал кровавой соплёй по щеке.
Наконец, спустя неясный промежуток времени, успокоился, приподнялся и распрямился, отряхиваясь. Могила рядом была знакома: словно он был здесь совсем недавно. Но бежал-то он совсем в другую сторону! Опять deja-vu… и кто в ней похоронен? Эге, да это же 3оин старший брат Гаврила, о котором она ему говорила.
Румбо мучительно попытался вспомнить, что именно — и главное когда — рассказывала ему о Гавриле 3оя, но ни единого связного сюжета не всплыло в его покореженной памяти, представлявшей из себя сплошные flotsam & jetsam.
Он отворил калитку и прошел за ограду.
Вот что странно: могильный камень напоминал люк. Сходство усиливалось, благодаря небольшому отверстию в массивной металлической крышке. Очевидно, своеобразная конструкция склепа. В копне усохших венков Румбо заметил багор, предназначавшийся для вполне очевидных целей. Он взял его, сунул крюк в отверстие, зацепил, приподнял и сдвинул.
Возникло ощущение, что на кладбище вмиг упали сумерки: всё вокруг потемнело, контуры оград и надгробий потеряли четкость, стали дряблыми, слились в непонятном узоре. Из открытого люка, наоборот, лился мягкий завораживающий свет, похожий на фосфорное сияние разложившейся рыбы.
Преодолев накативший приступ экзистенциального ужаса, Румбо заглянул внутрь. Его взору предстал неглубокий колодец с ровными бетонными стенами и металлическими скобами для спуска. Внизу у самого дна явственно виден был прямоугольный проход, из которого и лилось завораживающее зарево.
— Может, пожрать чего найду? — приободрил себя Румбо, и осторожно принялся спускаться.
Он и вправду давно уже мучался голодом и жаждой. Эти неприятные ощущения служили бесспорным стимулом, что гнал его с места на место, не давая застыть и уснуть посреди тихого уюта семейного кладбища.