Это не игра, но будничный бег Космоса.
Жизнь как капля в Океане Необходимости.
Художник осознаёт, что его творение стало разменной монетой (он горд и зол на себя единовременно).
А мысль, пущенная с молотка — это зарубка. Так и хочется сказать теперь: Годзилла не пройдёт! (Хотя, причём тут Годзилла?..)
Ведь дух бессмертен, как и Вселенная. Он — её сердце. Сердце бьётся и прокачивает кровь. Поток наших душ засасывается Вселенной: Вселенная дышит кровью. Сосёт и сблёвывает. Сосёт и сблёвывает.
И когда покидаешь ванную — там крови почти нет: ты сам — эта кровь. И прежний облик вернулся: дух вылепил плоть. Пользуясь чужими тканями как глиной, возродил истлевшие черты неутомимый гончар.
Идёшь, вспоминая пережитое ранее. Хрустальный звон в голове. Осыпающаяся люстра, лицо 3ои перед чуткой лампой патологоанатома. Привкус сиреневой пыли. Осколки костей на дне могилоколодца.
И ждёшь.
Женщины, в которую не досадно влюбиться.
Врага, с которым почётно сразиться.
Пищи, которой не стыдно кормиться.
Воздуха, которым не в падлу дышать.
Вспоминаешь кладбище: уютные его аллейки, где лузгал семечки и набрасывался на собственную старость. Огромный шестиколёсный вездеход, стальным мамонтом вросший в обглоданные скалы помойки истории. Хвощ. Радостную весть об избавлении от тараканов, грянувшую на дне радиоактивной могилы.
Мощи: обугленная кочерыга. На неё наслаивалась новая плоть: с тем, чтобы вернуть утраченные формы, напитавшись жертвенной кровью.
Что произошло в могиле?
Остов изменил атомную структуру.
Радиоактивный упырь, дышащий кровью — таким воскрес он вторично.
Но не среди людей.
Пять неслучайных встреч
Пробуждение напоминало пародию на липкий кошмар. Сцены штопаной судьбы вперемешку с кусками грязного льда. Впереди коридор. Запах преследует. Неужели, теперь всегда будет так пахнуть?
Тусклое освещение, затхлый пар, плесень на кафельных стенах. Кафельный лабиринт. Бесконечная вереница санузлов со склизким воняющим полом. Идёшь по нему босиком и ищешь свой номер. 6659671. Номера намалёваны краской на стенах.
Иногда встречаешься с такими же, недавно воскресшими. Встречи редки, и всякий раз по-разному складываются.
Первый раз запомнился особенно живо. Свернул за угол и оказался у входа в огромную залу, перегороженную кафельными простенками. Простенки эти едва превышали рост.
Машинально двинулся прямо: торцы простенков образовывали своего рода коридор. Зловонье здесь было особенно сильным: мутило. И вдруг увидел его: невнятная фигура вдалеке.
Очень долго сближались. Остановились на нерабочей дистанции. Разглядывали друг друга. Перед Румбо был колченогий крестьянин с бородой из червей.
— Честь имею, — кивнул крестьянин, — мой: 8643556, не встречали часом?
— Вы всерьёз думаете, что я запоминал все номера, которые встретил?
— А почему бы и нет… я 6 штук последних записал. Может, кому пригодится.
— Но как вы объясните им дорогу?
— Я сделал карту, гляди! — он приподнял черепную коробку, обнажая мозг.
Румбо увидел, что извилины мозга крестьянина являют собой карту лабиринта. Места, где крестьянин находил номера, пульсируют кровяной прожилкой. Значит, он держит номера в голове. Расположение, цифры… уже составил карту лабиринта… а я?.. Которые сутки брожу без дела, питаясь отбросами (Румбо несколько раз объедал мыльный камень с нутра встреченных раковин и слизывал влагу, сочившуюся с вентилей труб).
— Запомни: 8643556. — посмотрел крестьянин ему в глаза. Борода его извивалась яростно.
Это угроза? Румбо покрылся кровяной испариной, посветил в ответ глазами — и крестьянин отступил, ядовито шипя. Они разошлись, и каждый то и дело оборачивался и долго еще смотрел другому вслед.
Почему им не удалось найти общий язык? Возможно ли вообще встретить родственную хоть в чём-то душу в этом царстве труб, слизи и кафеля? Запах мочевины, казалось, впитался в кожу.
Вторая встреча произошла внезапно: они выскочили друг на друга из-за угла; последовало проклятье — инстинктивно сцепились.
Тот встреченный был на голову выше и ощутимо сильней. Румбо предпочёл сорвать захват и отскочить, сместившись, дабы не оказаться загнанным в угол.
Неизвестный глухо зарычал. Румбо увидел утыканные гнилыми иглами рыбьих зубов челюсти. Что делать? Драться с ним? Навряд ли мне победить… а, что ж… к хуям сомнения!
— Братан, остынь, а… ты чего, в натуре? — Румбо по пологой дуге сблизился с рыбьими челюстями, готовя неожиданный хлёст по глазам.
— Слышь, брат…ан, — кисть вылетела изнутри наружу, но урод неуловимо вывернул голову, пытаясь цапнуть Румбо по-собачьи.
Тот сразу же обрушился неистово на гениталии, затем добавил коленом, зажав что было сил клацающую жвалами голову.
Ублюдок всё же изловчился и прокусил Румбо кисть, разодрал ладонь.
В пылу схватки боль не ощущалась: она пришла после. А тогда он бил и бил, надеясь только на этот бурный неистовый натиск. Прижал к стене, стал лупить затылком о кафель. В промежутке между ударами впился зубами в рыбье рыло, с хрустом раздавил клыками кровяной хрящ носа, рванул на себя: похожий на резиновую перчатку кусок лица трепетал в зубах, сочась кровью.
Вдохнул эту кровь.
Мгновенный впрыск энергии.
Разгрыз немому вампиру горло, удерживая голову вставленными в глаза большими пальцами.
Отдышался, сплюнул полупрожёванный скальп:
— Мой номер: 6659671, падло. Друзьям я рад, а кто попало ко мне не суйся!
Вырвал пальцами мошонку и съел, буквально всосал в себя, сочно икнув.
Вот так встреча… едва ли еще одна такая будет желанной. Хорошо ещё, что вурдолаг вовремя не встрепенулся…
Тут только обратил внимание на руку, а именно на свою правую кисть. Мизинец отсутствовал, безымянный свисал на клочке сухожилия.
Кровь бежит ручьём, да еще эта мерзкая слизь из пасти гада.
Примерно через 2 часа рана страшно нагнила: руку раздуло до плеча, едва мог пошевелить ей. Многочисленные гнойные головки бледнели в раздавленным гранатом сочившихся струпьях. Понял: придётся ампутировать. И чем скорее, тем лучше.
Свинтил заглушку с горизонтально расположенной канализационной трубы. Присел на корточки, вставил в трубу распухшую руку, пропихнув по локоть.
Резко вскочил, рванув кверху.
Трубу едва не сорвало с креплений. Открытый перелом. Румбо присел и обгрыз сухожилья зубами, то и дело вдыхая собственную кровь. Глаза лучились стробоскопическими пучками.
Натянул на обломок кости кусок кожи, сформировав культю. Прижал культю пальцами второй руки и окунул в сочившуюся из промежности супостата кровь.
Пришлось ждать более часа, прежде чем рана зарубцевалась. Лизнув её, приник устами к разорванной глотке противника и жадно задышал его кровью. Пришла тугая эрекция, зрачки испускали смертельные дозы.
Происшествие это многому научило.
И, прежде всего, тому, как опасен может быть встреченный.
К третьей встрече был готов: услышал голос. Кто-то шагал по коридору за углом и пел «Морячку».
Быстро скрылся в простенке, неслышно выступил, зашёл сзади.
Упырь не заметил, прошёл с песней мимо. Румбо успел разглядеть покрывавшую тело сверху донизу рыжую шерсть, исполинский обрезанный член и серебряное кольцо в крупном носу, грозно выпиравшем из татуированного под леопарда лица.
В четвертый раз сложилось иначе: встретил женщину. Не сказать, что симпатичную: тоща, как жердь; ноги кривые, но жилистые. Зубы неровны, редкие волосы, неброские сиськи. Но в целом сгодилась.
Обменялись номерами.
Нагнул её у раковины.
Еблись долго, до изнеможения. Она всё время порывалась отсосать, но он властно пихал в её рот влажную от крови культю, а потом сажал на раковину, подтягивал к себе, подхватив под колени — и насаживал, мрачно потея.