Потому что надо было поцеловать Паяло.
Потому что Паяло — это была моя плата за иллюзию независимости.
Трусливая, в общем-то, плата: я должен был растворить сок одного бледноголового жиро-наладчика, а некто Бурдомчал по ошибке закоптил казенный сплав.
Звякнул земляной барон, как обрезок рельсы: на переплавку!
Тогда за меня вступился Фурго, посторонний румбо, в общем-то, но из козырной касты. У Фурго были связи. И они смягчили приговор до паяльника. И я узнал, что такое незаживающий ожог на губах.
А теперь выходит — всё же на переплавку?
В чём же моя вина такая перед 0бщиной?
Разве не воспитывал я себя в духе румбоидальной 0тваги и чести?
Или не клевал духовный хлеб боба и езя, не щупал родника металлической прото-начинки, не питался мясом человечьих детёнышей, высасывая мозг с усердным урчанием?
На моих плечах и груди — шершавый шрам ожоговой татуировки принадлежности к касте. Мой отец — Гургондулай Джазгубыль — почётный донор страны Голубоглазых Канатоходцев, и брат его служил в канатоходном министерстве Кнутовища и Хобота.
Моя мать — предположительно, тело № ВВ87500201 (предположительно, потому что у отца была в те времена и другая: ВВ02026662, к которой он гонял в Nахабино; но однажды он её сильно разбил, и на момент моего зачатия она проходила починку в sанатории).
В sанатории он её не навещал, а по телесной надобности навещал ВВ87500201, к которой сильнейшую страсть питал ещё с молодости.
И так они зачали меня — в тайне от Барсуков из Пластилина.
И я всегда почитал за мать ВВ87500201, к коей отец всегда испытывал большой пиетет и острое возбуждение.
Но мать на итог растворила свой сок с 0тдельным свадебным отделением и ушла в половое подполье. Отец испытывал по этому поводу жесточайшее недоумение. Его терзали галлюцинации с растворением в яде лица и головки цилиндра.
ВВ87500201 была относительно новой моделью, которую собирали в Центральной Некро-клинике (это вам не дешёвая электрическая женщина с анального подиума баронессы Кокунцыль!): она умела зажимать калач не хуже пропановой помпы, а сосала так, как 3 Ебональдо Гугумболо не отсосут. Ноги первоклассные.
Так за что ж меня теперь в переплавку?
Куда впрыснул яд невидимый червь?
Двери Преисподней растворяются передо мной, и демонов в белых халатах сменяют дьяволы с пирамидальными головами. Они словно из стекла: тугие, пуленепробиваемые.
Я слышал, как происходит переплавка: румбо заставляют заглотить толстый вольфрамовый стержень, а потом он разогревается внутри, и металл твоей плоти вскипает.
Паяло, которое я целую, и есть этот стержень, вернее, обрезок его, торчащий из стены и неравномерно разогреваемый до искрящегося белка. Если повезёт, вы целуете, когда он немного остыл. Приказ приходит раз в полуфазу — и до конца текущей четверти паяльник должен быть целован. Приказ может застигнуть вас где угодно: по дороге в додзе, во дворце писсуаров, на стрельбище, в женщине, отрывающей газопровод. И вы должны выполнить. Потому что каждый пропущенный поцелуй — это чья-то жизнь, которая могла бы длиться ещё, но только что оборвалась.
Таким мартыном Центральное управление поддерживает энергетический баланс 0бщины. Поддерживало, поддерживает, и будет поддерживать. Жизнь должна быть ликвидна: вы должны иметь шанс продать и откупить её обратно столько, сколько захотите. И поцелуй Паяла — отнюдь не самый трудно постигаемый способ повышения доходности энерго-инвестиций. Это-то я успел понять, пройдя череду одупляющих укусов раскалённого жала.
Но для переплавки необходимо сначала растворить тебя — отсюда паяльник.
Некоторым его вводят по одному в каждый из сфинктеров.
Как поступят они со мной, рыцарем тритонов и души-гузияго, сорвавшим однажды чумовой банк на жировой волне некро-пресса?
В какую фазу войдёт заново-выплавленное естество моё?
Расслоится память, вскипят глаза, лопнет печень, поедут швы на шаровом балансире…
И я сцеживаю непослушным ртом слова легенды Преодоления.
Они врезались в мозг как тавро, как ожог, как карбункул — и я снова слышу нержавеющий голос жреца:
«…Когда Час пробил, мы должны были выбрать. Жизнь сама была раскалённой стружкой на конце отравленного шила. Мы знали о пяти первоэлементах, знали от Древних. Древние видели Шило. Древние вонзали Шило в Плоть Вечности. Плоть тоже состоит из пяти первоэлементов: из Металла, Огня, Земли, Воды и Дерева. Человек — лишь звено в цепи, мутант на Весах Бездны. Человек — это Личинка. Человек — zверь. Чтобы выжить, мы должны сбросить человеческую кожу. Чтобы выжить, мы должны стать чистыми.
Мы могли стать Деревом, и смешаться с Зелёным Ковром, проникнуть корнями в почву, пить сок, вдыхая свет Солнца. Но жизнь растения — слишком спокойна. Споры грибов разносятся ветром. Где упадут они? Мы хотим управлять этим ветром, а не гнуться под его строптивым порывом!
Мы могли стать Водой: стремительным, бурным потоком, сметающим города и питающим Мёртвых. Но у воды отсутствует форма, а нам необходима форма, пусть изменчивая, но твёрдая, ибо мы желаем утверждаться, а не просачиваться, как кровь сквозь бинты!
Мы могли стать Землёй, как бесчисленное множество наших предков, ушедших в Землю, и питающих собою Воспалённое Чрево Планеты. Но мы не можем позволить себе быть пищей, будь она Пищей Богов — или Пищей Червей!
И мы могли стать Огнём, вездесущим безрассудным пламенем, испепеляющим, рвущим, мятущимся в вечном тоскливом мерцании… Но безрассудство Огня не знает предела, и Великий Пожар бесплоден! А мы не должны погаснуть!
И тогда — мы стали Металлом.
Металлом: сияющим, скользким, безжалостным, как этого требует время. Металлом: лучшим проводником электричества, чтобы Энергия не знала преград. Расплавленный металл, как огонь, выжигает всё на пути своём. Он течёт, как вода, но застывает, обретая форму. Словно дерево растёт он ввысь и вширь, проникая повсюду корнями своих вездесущих жил. И покоясь в земле, он ждёт своего часа, чтобы сбросить оковы руды и выйти на свет…
Уважаемые мачите мусаров сразу и делайте ноги вам бутет намного больше выгоды чем они у вас отнимут здоровье или зделают инвалидами. Удачи.»
Особый газ отключает управление телом, и конический срез Паяла проскальзывает в рот, разрывая челюсти, словно влажный конверт. Я не чувствую боли: газ отключает нервы. А паяльник прорывается в мой пищевод, выдвигаясь как стремительно растущий побег. Глотка перекрыта плотно, как прямая кишка школьницы, натягиваемая на болт Ебональдо Гугумболо, но кровь насыщается кислородом напрямую, через фистулу. Паяло повторяет изгибы внутренностей: я чую его внутри тела, как стремительного холодящего червя — и вот оно выходит сзади… и мне невыносимо, невыносимо холодно, холодно, несмотря, на газ… а оно пульсирует, пульсирует внутри бешено стучит, загоняется сердце… а теперь теплеет, теплеет — в какой-то момент это даже кажется приятно, — а затем греется, горячо греется и я чувствую его сквозь газ, несмотря на газгазгазгааааааааааа
жар
Светящиеся зелёные точки в области солнечного сплетения.
Медленное вращение ярко-зелёных светящихся точек.
Я вспоминаю о своих навыках — не разумом, но телом: дух вспоминает. Дух не никогда спит — даже если уснуло тело, дух бодр, а потому жизнь во сне есть жизнь наяву. Сознание должно оставаться ясным во время Луны и в период Солнца — одинаково — и только в этом — истинное достижение: homo спит всю жизнь, мы — бодрствуем.
Светящиеся зелёные точки открывают дверь в мир непрерывных мутаций. Я смотрю на себя изнутри и со стороны одновременно: я — молодой штуцер нефте-газовой эры, я передвигаюсь в аппарате с бензиновым двигателем, радиоактивный пепел не омрачал ещё неба, и лазурь его пышет.
Колючая проволока меж столбов вокруг резервации вымирающих homo — индейцев. Пламя Звезды нагрело воздух: они толпятся у проволоки — грязные, потные.