Я вспоминаю, что хотя меня и зовут Елдопом, имя это — не моё настоящее. Настоящее моё имя: Елдомкрат Джазгубыль, а служебное — Гобонзищенко; и что я перемещаюсь сквозь уровни, чтобы обогатить свой сплав ураном и ртутью.
— Я просчитал «углы», — Дрозд вытягивает моё внимание вспышкой, — мы будем сидеть в этой камере, покуда все не очнутся. Я очнулся первым. За мной — Мамочка. Теперь ты. Так что пора на выход.
— Куда? — спрашиваю я машинально, хотя и так ясно: куда угодно, только не куда ожидаешь.
Переплавка напоминает в чём-то циркульный поезд, вот оно что: торец помещения расползается, и мы, газуя от напряжения, сползаем по жирному стержню.
Впереди пологая равнина; предыдущее убежище представляет собой род трубокоридора, ведущего из цистерны, установленной на высоких опорах.
Дрозд клюёт бритву, Мамочка тоже почёсывает дёсны… я и сам не прочь подзарядиться — только не хочу сознаваться в этом из-за штуцерской гордости.
Сейчас бы homo живёхонького, с юношеской силой чувств, с трепещущим как от ударов тока очком, едва расчехлившего фольгу на гениталиях. Хотя, при чём тут фольга? у homo фольги не бывает — у них это… белок, мясо.
— Ну, что, Елдоп? Какие будут предложения?
К этому моменту я чётко реинсталлирую, что ни в коем случае не должен сообщать им своё настоящее имя.
Это будет непросто: Елдом и Елдоп — имена созвучные, и в семье мать часто называла меня именно Елдопом, а отец дразнил еще Елдославом Елдометровичем.
Какие предложения…
— Давайте прежде всего озаботимся едой, а не елдой, — предлагаю я, — нет смысла скрывать очевидное: без подпитки мы — ржа. И никакая переплавка не поможет.
— Yes, — поддерживает Мамочка.
Я канифолю её резьбу с продолжительным скрежетом, но Ефим Тимофеевич вмешивается:
— Сейчас всё дело в молекулах. Где по молекуле зарок, — там новый уровень. Про заговор ментовской ноги слыхал?
Мы шелушим сектора и меняемся данными.
— Прямота BB всегда умиляет, — гудит Дрозд, — мы, уважаемые, можем зарядиться гораздо более простым способом: если разойдёмся сейчас врозь — каждый в сторону своего сектора. Я отсканировал этот путь через сохранившиеся с прошлого плана фильтры.
— Но разве нас собирали втроём в той комнате, чтобы затем мы расстались? — шелестит Мамочка.
— Почему мы обязаны следовать их планам? — сверлит Тимофеевич, — логично предположить, что внешние силы рассчитывают на наши совместные действия в воплощённом уровне. Поэтому самое время распределиться для синхронной блокировки: разойдёмся в противоположные стороны, и если моя догадка верна, очень скоро мы снова встретимся, и наши батареи будет полны…
— Чтобы замести ментальный след, сдвинем по сектору, — предлагаю я, перенастраивая целку.
— Принято!
Мы поворачиваемся друг к другу спинами и соскальзываем в стороны.
Поначалу я не чувствую ничего, кроме отупения.
Некоторая усталость присутствует, но я знаю, что усталость — это атавизм.
Уставать могут люди. Румбо — не устают никогда.
«Потому что мы железные: стоим, либо падаем замертво».
А мне нужно — всего лишь двигаться. Вперёд, в полосу тумана на горизонте; размеренно, не торопясь…
— Да что, в самом деле, за хуйня такая, — думается мне, — на хуй всё… на хуй эти вечерние посиделки с бледноголовыми… на хуй капризы: подай бельё, потуши свет… на хуй балерину в динамической трубе, на хуй споры, на хуй лохмотья… свисающие лохмотья, старые драные, которым сам чёрт не брат…
Что я несу?
Откровенную чушь какую-то.
А надо-то мне всего лишь — двигаться.
Ловить волну. Подсосаться к волне всего лишь.
Я перемещаю тело. А тело — не перемещается. Очень тяжело им двигать: каждому предстоит встретиться когда-нибудь с этим чувством. Даже несмотря на то, что железным всё нипочём — кажется иногда, что вот-вот и оно надломится, треснет, согнётся, — потому что там какие-то молекулярные связи нарушены: смех без причины, немотивированная агрессия, подавленные страхи, — а если проще: тщательно-маскируемая трусость, — и еще куча всего такого, что каждое в отдельности может привести кое-куда… кое-куда глубже.
Внезапно я понимаю, что пытаюсь по-человечески переставлять ноги, но в то время как сам лежу на спине. Лежу под сильным источником света.
Возле меня Ефим Тимофеевич и Мамочка.
Из моих запястий торчат трубки.
В ушах мягкий звон, словно звенят серебряные кубки.
Обхуярен, похоже, я в дым.
— Елдомкрат, дышите глубже! — гудит доктор.
— Дыши глубже, Елдом! — вторит ему сестра милосердия.
— Что? Где я?
— Успокойтесь. Спокойствие — прежде всего.
— Расскажите это своему елдоконструктору, уважаемый…
Я не хочу придерживаться этикета с этими ржавыми докторишками, для которых я — лишь испытательный кролик, хуеголовый писунишка.
— Елдомкрат. Вы находитесь в центральной нервно-распределительной клинике. Вас доставил к нам ваш друг Ергодыч… Ергодыч Залупигной. Припоминаете такого? Вам стало плохо в циркульном перемещателе… припоминаете?
— Определённо.
— Так вот, с тех пор вы не приходили в себя. А сейчас у вас налицо улучшение. Помимо лобных анализов это ясно читается по трезвому взору, которым вы смотрите сейчас на меня, и мою помощницу № ВВ05350150. Я распорядился, чтобы принесли дозу: после восстановления от циркульной контузии организм настойчиво потребует подпитки.
— Понимаете ли, доктор… у меня только что было ощущение, то есть, своего рода глюк… и в этом глюке вас звали Ефимом… а вашу помощницу…
— Не стоит рассказывать это вслух! — перебивает меня @, — ваши глюки — ваше личное дело. Здесь же встаёт вопрос о делах 0бщины.
Я смотрю на Мамочку, затем на свёрток фольги на подносе, выезжающий из распределителя пневмо-подачи.
Надо поверить в себя. Поверить в собственные силы.
Смотрю на поднос: треугольный амулет е-льда, электрод и колба «о-п» из тяжелых солей и сукровицы.
— То есть, что значит, позвольте спросить, 0бщинных? — я впрыскиваю себе 8 точек «о-п», отодвигаю поднос, вертикалю туловище, сканирую торчащие из запястий трубки.
(Я, я, — повсюду здесь один я, — другого не ищите! — взрывается в мозгу генерирующий поток мыслеформы.)
— Молотишь сурьму? Шелестишь? — сверлит Мамочка.
— Принимая во внимание, что вы находились вне сознания около двух лунных фаз, — с вялой торжественностью объявляет доктор, — вы не имели возможности исполнить предписанный вам поцелуй Паяла…
…Ах, вон они о чём!..
Я хочу встать, но @ делает решительный жест в мою сторону:
— Мы предъявили вашу опись sанитарной sлужбе — прошу вас, присядьте. С сожалением вынужден сообщить, что данное обстоятельство, хотя и принято в реестр приемлемых выводов, но в целом, при учёте разброса по весам в остальных показателях, как то: бороздистость, чебохто-бохто, сопротивляемость жилы, устойчивость к стрессу, пугливость, пронырливость… и ещё рядом сопутствующих… комиссия, в общем, однозначно склонилась к решению подвергнуть вас переплавке.
— Но…
— Комиссия приняла во внимание смягчающие обстоятельства, и вынесла вердикт о переплавке под общим наркозом. Вы ничего не почувствуете. Вас усыпят, как homo перед изъятием органов.
— Я имею границы опротестовать решение комиссии? — с надеждой корочу капиллярами.
— Только постфактум. Это решение разряда АА+. Усыпитель уже поступает по катетерам.
— Ах, вы… — я дёргаюсь, вырываюсь, бью доктора формой застывшей ладони — ответный лязг подобен треску лопнувшей рессоры, — я прорываюсь и лечу наугад…
Сейчас голова пуста.
Сердце гонит волну.
Что-то сугубо личное, выстраданное долгим как дельфинья елда путём проб и ошибок.
Желтоватый туман вокруг меня. Степь в низко постеленном желтом тумане.