Директор не ответил на мой вопрос, будто его не было вовсе.
— Вон к той лисичке я подхожу в первую очередь, — весело сказал он. — Все-таки первый экземпляр.
Он протянул руку к пушистому существу с влажным черным носиком. Янтарно-желтые глаза недобро блеснули, и лиса мгновенно вцепилась в кисть директора.
— Ну, ну, милая. Пора оставить эти замашки. Старая история, — обернулся он ко мне, — Как дома, так и здесь.
Я подумал о лисе и возразил:
— Но в природе ей же необходима жестокость… Лисы должны, чтобы выжить, ловить зайцев, воровать кур…
— Нет, курятину она не любила. А насчет воровства… Нелогично. Разве она была голодна или не обеспечена?
— Я вас не понимаю.
— Посмотрите, какой отличный кабан! — воскликнул директор и тут же потащил меня к столбикам, наспех переплетенным веревкою. За ними возвышался грязный, резко пахнущий холм величиной с три здоровых свиньи. Холм встрепенулся, захрюкал, обнажая серо-желтые клыки на красных, словно кровавых, деснах. Малюсенькие глазки злобно сверлили нас…
— А это верблюд. Там — обезьяны. Хотите посмотреть на аллигатора? Вы, вообще-то, кого-нибудь из животных любите?
— Я? Не знаю, — в замешательстве отозвался я.
— Глядите, какой отличный бегемот. Глаза настоящие бегемотьи.
— Какими же им еще быть? — удивился я.
— Нет, знаете, могла произойти ошибка. Вы же, наверное, встречали собак с совершенно человечьими глазами?
— Чья ошибка?
Но директор продолжал:
— Много ошибок. Мужчины со слабыми женскими характерами и наоборот…
— Ничего не понимаю, — неприятное раздражение шевельнулось во мне. — Уж не хотите ли вы сказать, что эти звери искусственные…
И тут я осекся. Прямо надо мной висел громаднейший удав. Теперь я понял, что такое быть загипнотизированным кроликом. Я запомнил все, даже сколько чешуек у него между глазами, даже обе дырочки носа, а глаза сравнил с металлическими шариками из детских мини-игр, покрытыми черным лаком, но вот сдвинуться с места — не мог.
— Почему вы остановились? — спросил директор, дотрагиваясь до моего локтя.
— Ааа!.. — завопил я и бросился по боковой тропинке к озеру.
— Осторожно, там утки! — крикнул вслед директор.
— Утренний чай и вечерний кофе. Если вас не устраивает, можем поменять их местами, — предложил директор, когда я спустился утром на веранду. Головная боль мешала вспомнить — происходило ли все наяву или мне приснился дурной сон, навеянный ночными голосами обитателей зверинца.
— Не стоит из-за меня менять привычки, — вежливо заметил я.
— Скоро принесут газеты, а пока не хотите ли прогуляться по зоопарку?
— Нет!!!
Кажется, я вскрикнул слишком громко. Пуговицы на манжетах моей рубашки мелко задрожали, и мне стало трудно попадать чашкой на блюдце.
Газеты с их привычно избитыми фразами и привычный сорт сигарет на удивление быстро успокоили меня, вернули в нормальное состояние.
— У вас есть жена? — спросил я, намекая на ухоженность дома.
— В принципе есть, — равнодушно ответил директор.
— Она сейчас где-нибудь отдыхает?
— Скорее всего, спит. Она любит днем поспать.
Я улыбнулся, но директор продолжил:
— А ночью тявкает, иногда скулит.
Он говорил это спокойно и внешне ничем не походил на сумасшедшего. Я невольно сжался.
— Видите, какие следы оставляет, — директор показал мне руку со следами вчерашнего лисьего укуса.
— Это… это… ваша жена? — недоуменно спросил я.
— Да, — ответил он. — Мне надоело, что она пыталась строить из себя человека. Боже мой, хоть и не молодым, а каким все же глупым я был. Влюбился без памяти в эту особу — симпатичную, игривую, мягкую. Кто же знал, что у нее такие повадки. Залезть в чужой дом ей было так же необходимо, как для нас с вами высморкаться во время гриппа.
— Как, залезть в дом? Воровать? — не понял я.
— Да, самым настоящим образом. Где стянет доверие, где кусочек чести, а чаще всего хваталась за чужое счастье. Ловили, колотили. Клялась покончить, но не тут-то было. Хитрила, изворачивалась, так следы заметала, что только поражаешься. Но не зря сказано: все тайное становится явным. И люди, прознав о любом безымянном безобразии, стали на нее пальцем показывать.
— И вы превратили ее в лису? — осторожно спросил я, словно понял правила и включился в эту странную детскую игру.
— «Превратил» — сильно сказано. Я не умею ничего превращать. И вообще это невозможно. Вы сами прекрасно знаете.
— Да, конечно, — быстро согласился я.
Директор достал новую сигарету, закурил и продолжил: