Выбрать главу

Еще мальчиком мечтал Зевс о карьере крупного хозяйственника. Самозабвенно перечитывал он производственные романы, в коих трактовались вопросы о наспех пущенных комбинатах, недостроенных очистных сооружениях, передовых главных инженерах и могучих директорах — ретроградах старой закалки. В душе маленький Зевс давал клятву обязательно закончить очистные, никогда не зажимать конструктивную критику и, по возможности, чаще шагать по своей стройке твердой походкой, вырывая объект из прорыва…

Зевс вырос и стал директором строящегося промышленного гиганта. Детские мечты преданы не были. В первую очередь Зевс позаботился об очистных сооружениях, создав грандиозную систему отстойников, фильтров, выпаривателей и обеззараживателей. Очистные получились лучшими в Древней Греции, но на сам комбинат денег уже не хватило.

Приехала комиссия и Зевса посадили.

Посадили его директором небольшого завода «Олимп». Молниевержец быстро заскучал, начал философствовать, подумывать о внуках и пенсии — короче, опустил белые крылья. Иногда он вспоминал о детских мечтаниях над романами о передовых главных и ретроградах-директорах, понимал, что прошлого не вернешь, нервишки уже не те, да и печень совсем как чужая…

В такой момент и пришла на прием Пенелопа…

— Житья не стало, — жалостно, по-бабьи простонала завсектором. — Одиссея год не вижу. А работы невпроворот…

Самому себе Зевс жаловался охотно, но не любил, когда этим занимались подчиненные. Поэтому он встряхнулся и принял обычный тон.

— С вашими сотрудниками надо еще разобраться. Ставлю вас в известность, что Одиссей лежит в больнице с дизентерией. Объелся на оливках. Есть сигнал: объелся не случайно… Но об этом после. Какие меры вы, руководитель ИТК, предприняли для предотвращения ошибок, подобных недавно происшедшей?..

Пенелопа поняла, что пора выбрасывать белый флаг.

В назначенный день завсектором показала претендентам только что полученное, новое изменение, подписанное лично Агамемноном.

— Тот, кто сумеет разобраться в этом, станет моим заместителем. Срок — один рабочий день.

Срочно кинули жребий. Первый претендент небрежно взял бумаги, сел за одиссеевский стол и просидел, закрыв голову руками, около трех часов. Когда подошло время обеда, его толкнули. Соискатель не шелохнулся. Телемак осторожно отвел его руки от лица. Оказалось, что претендент крепко спит. Разбудить сомлевшего кандидата смогли к концу рабочего дня.

На следующее утро за дело взялся другой кандидат. Этот оказался совсем слабак и уснул в четверть часа.

Конкурс продолжался. Из толпы любопытных следил за ходом борьбы чрезвычайно изможденный бородач. Когда из помещения вынесли очередного претендента, бородач произнес, ни к кому не обращаясь:

— Попробовать, разве что, мне?..

У Пенелопы затрепетало сердце-вещун.

— Так и есть, — хмуро сказал бородач минут через десять. — Агамемнон опять повторяется. Все это уже было. «Уменьшение диаметра правого заднего копыта троянского коня с целью снижения коэффициента трения…» Телемак, достаньте из архива номер 667/32. Есть? Ну вот видите… Вернуть на доработку!

Это был вернувшийся из странствий Одиссей. Сконфуженные претенденты покинули помещение с позором.

С тех пор Пенелопа никогда не отпускала своего инженера на внепроизводственные отвлечения. В том же месяце на оливки сумели спровадить Телемака, хотя он и отбивался справкой об аллергии решительно ко всему на свете. Лаборант отныне крайне редко появляется на рабочем месте, зато окреп физически и нравственно, хотя и приобрел странную привычку засыпать в любое время суток. Над его пустующим столом Пенелопа повесила групповой портрет членов сектора в полном составе. Временами, как бы забывшись, она смотрит на картину и шепчет:

— Это наш крест…

История третья

ЗОЛОТЫЕ УШИ

Слухи о сменном мастере Мидасе давно ходили по «Олимпу», и слухи нехорошие.

Одни утверждали, будто он в рабочее время у себя на участке занимается алхимией. Другие доказывали, что все это ерунда, и Мидас просто запутался в махинациях с двойным ремонтом ящиков. Когда на мастера наложили крупный денежный начет, слухи усилились, достигли удивительной детальности и психологической глубины. Сообщали, например, якобы у Мидаса в его закутке вся мебель сделана из чистого червонного золота.

Одним словом, немало ерунды носилось по заводу об этом спокойном, замкнутом человеке. Но что делать? На всякий, как сказано, роток не набросишь платок…

На самом деле, свое знаменитое спокойствие сменный мастер тарного цеха давно уже хранил только с виду. На душе у него скреблись такие черные кошки, о которых не решишься поведать и самому чуткому председателю цехкома…

Началось это наваждение с рядового случая. Бригада грузчиков в очередной раз приволокла в тарный цех груду поврежденных ящиков.

Тарщики постоянно и намного перекрывали плановые задания, о чем не раз горделиво писала многотиражка «Боги жаждут». Складов, разумеется, не хватало, так как они были рассчитаны на нормальную работу. Штабеля готовой продукции загоняли во все уголки «Олимпа». Пегасы-тяжеловозы, запряженные в грузовые колесницы, то и дело натыкались на эти горы, массами приводя ящики в негодность. Специальная бригада собирала поврежденные изделия и утаскивала обратно в цех. Тарщики старательно придавали разбитым ящикам прежний вид, причем эта работа опять засчитывалась в план. Дальше воздвигались новые бастионы, и круг замыкался, чтобы повториться вновь и вновь.

Коллектив подобрался упорный. Грохот молотков, сколачивающих новые и возрождающих старые ящики, не смолкал ни на минуту. С помощью неповоротливых пегасов тарщики вечно лидировали в соревновании цехов.

Мидасу было неприятно смотреть, как труд его смены постоянно подвергается порушению. И вот, впервые в жизни, не сдержавшись, наговорил кучу резкостей старшему конюх-экспедитору.

— Что это, я вас спрашиваю! — потрясал мастер разгромленным ящиком. — Ваши рысаки копытами порасшибали. Гоняют, как на ипподроме. Надо же умудриться — ни единой дощечки целой! Смотреть под ноги надо. Жокеи выискались, тьфу!..

— Расставлять не надо где попало, — резонно возражал конюх. — Шагу ступить некуда. У меня четыре пегаса травмированы.

— Облетайте, раз объехать не в состоянии. Раскормили одров, крыльями шевельнуть лень!

Мидас в сердцах трахнул кулаком по разбитому ящику и удалился в свой закуток (была у него маленькая клетушка позади участка) — пить валерьянку в таблетках и корвалол в каплях.

Когда он, по обыкновению подтянутый и сдержанный, снова появился на участке, там уже шла ругня. Особенно негодовал Сизиф, на время досыпки горы прикомандированный к транспортникам.

Его верный камень лежал в тенечке, заботливо прикрытый лопухами.

— Нормы для них не писаны! — бушевал несун-рецидивист, указуя ногой на сломанный ящик, отливающий тусклой желтизной. — Я им не Геракл! Где мастер? Подайте мне этого мастера!

— Я мастер. В чем дело?

— Ты попробуй, подыми его! Свинцовые делать стали, да? Мы, значит, надрывайся? Шалишь, мастер! Дураков нынче нету!

Мидас попытался приподнять ящик, но тот словно прирос к полу.

— Странно… Где вы его нашли?

— Ты, мастер, нам зубы не заговаривай! Твоя продукция, ты и держи ответ. А ну, подписывай наряд на отгрузку! У меня, может, ущемленная грыжа начинается!

Мидас в замешательстве подписал наряд, и Сизиф разом успокоился.

— Погоди, а остальные кто затаскивать будет? — спохватился мастер.

Сизиф тут же очень артистично представил, как у него начинается ущемленная грыжа. Мидас махнул рукой и занялся странной тарой.

Только у себя в закутке, с помощью пяти человек затащив находку внутрь, Мидас установил, что ящик состоит из чистого технического золота. Пробы, впрочем, нигде не стояло.

Встревоженный мастер замаскировал сокровище старыми номерами многотиражки «Боги жаждут», тщательно запер дверь и отправился к начальству за инструкциями.