Быстрым громом владеть учили нас ансы и твердые плоды раздали; бросивший такой плод, вздымал землю к небу и там, где оседала земля, засеяна она была железом. И старательно подчинялись мы Бруну-оружничему, он же не был горд и снисходил к смертным, особенно выделяя Хальфдана, сильнейшего: валькирий делил с ним и огонь воды подносил; побратимы же не завидовали Голой Груди — ведь и вправду из всех первым он достоин был дружбы анса.
Не жалея тел своих, познавали дети фиордов тайную мудрость божественной битвы, и уменье хранить асов от злых козней также постигли, заплатив жизнями двоих: имена же неудачливых таковы: Рольф Белые Штаны, сын Хьягни Скаллагримсона, и Гондульф Безродный, что пристал к дружине Сигурда-ярла в стране англов. Когда пробегали часы ученья, проводил время, каждый по-своему: иной к валькириям шел, другой у столов садился, требуя мяса и сладких камней; ни тем, ни другим не препятствовал я.
Бьярни же Хоконсон, уйдя в холмы, бродил до тьмы, шепчась с духами земли и воды, и не звали его к себе друзья, видя: ищет скальд кенинги для саги, ибо первым из певцов увидел он чертог Валгаллы и последним; ведь настал час Рагнарад и время пришло асам уйти с круга небес. И не тревожили; кто нарушит уединение вещего? Сами ансы, чтя обычай, не препятствовали скальду видеть, что желал; лишь к обители Мунира не было ему пути и еще от серокаменного дома отогнал служитель, грозя быстрым громом: там, говорили, лежит ключ от сияющей двери, видеть же его заповедано смертным.
И вот пришел ко мне Бьярни, говоря: «Сагу сложить хочу: твоя сага будет, Хохи! Кто другой, не став ярлом, сагу имел? Нет таких. Сплел я слова в венок, кенинги огранил; и сверкают. Но нет среди них одного, и распадается цепь. Хочу видеть жилище Мунира; помоги, ярл!» Так назвал меня Бьярни, с которым разорял я в детстве, птичьи гнезда, и не мог я отказать. На отшибе от прочих стояла обитель аса: невысока, в один накат; окна плотная ткань прикрывала и твердая вода, дверь же вестник богов запирал; без засова, без замка стояла дверь, но не играл ею ветер. Сказал Бьярни: «Кинжалом сломать запор нетрудно; прошу тебя войти со мною. Ушел Мунир, и мы войдем и уйдем; коли вернется ас и увидит меня одного, проклянет; тебя же простит, ибо ты Сигурда сын и Одину не чужой». И правда была в словах Бьярни, разумного не по числу пройденных зим, но по воле богов.
Решив, сделали: кинжалом открыли дверь обители Мунира и вошли; мрака полог разогнали, засветив звезду в потолке. Скудно жил вестник богов, но скудость жилища была достойна мужа: много железа, моле золота. Три двери предстали взору; первой ближнюю открыл Бьярни, но не было в малой палате чудес: стол да табурет, да ящик, умеющий говорить. И огорчился Бьярни: «Что в сагу вплести? Дверь сломали, стол увидели; беден, вижу, Мунир ас». Ответил я: «Горевать не спеши: ведь еще одна дверь пред нами, а вот третья. Не там ли чудеса?» Вторую дверь распахнул Бьярни; и вошли. Узкое ложе открылось нам, покрытое серой тканью; над ложем лик Одина, подобный виденному нами в руках Мунира, но больший, и в странных одеждах был Отец Асов. Другая стена не видна оказалась, укрытая тканью багряной; в середине отметина, белый круг, на белом же — черный знак, схожий с пауком. На третьей стене оружие висело и, не поверив глазам, трижды закрыл я их и открыл: ведь знал я эту радость битвы.
Спросил: «Бьярни, что видишь?» И ответил Хоконсон так: «Вижу то, что говорят глаза: секиру брата твоего Эльдъяура, взятую им из рук Сигурда-ярла; от Агни Удачника счет зим той секире. Вижу и щит брата твоего Локи; не спутать его с иными: ведь изгрызен край зубами Бальгера Злого Воина, пращура твоего. Вот что вижу». Говорю я: «Значит, правда; странно, откуда они здесь? Спрошу Мунира». Третью дверь отворил Бьярни; и переступили порог. Странным был третий покой: полки вдоль стен, на полках же, тесно одна к другой теснясь, шкатулки слов, писаные не рунами. Такие видел я в походе на Эйре: ценят их тамошние и полезно взять такую добычу, ибо придут черные слуги креста, прося: «Верни». И вернет викинг, взяв выкуп: ведь нет пользы мужу от шкатулок слов. Говорю я: «Что за нужда асу в подобном?» Бьярни же ответил: «Постичь ли?» И не было чудес; лишь на краю широкого стола стояло нечто, укрытое тканью. «Что ж, — говорит Бьярни, — коли и здесь ничего, не сплести сагу». Так сказав, откинул покров.
И взглянул мне в лицо брат мой Эльдъяур. Чаша из твердой воды скрывалась под тканью, наполненная водой обычной; крышкой была накрыта чаша и плавала в воде светлокудрая голова сына Ингрид-свейки. Раскрыт был рот брата, словно кричал сквозь воду Эльдъяур нечто, и так громок был крик, что не слышал я сквозь него слова Бьярни, лишь видел: шевелятся губы скальда. Бьярни же, поняв, приблизил рот к плечу моему и укусил; так сумел заставить меня не слышать жалобу брата. И сказал Хоконсон: «Что стоишь, Хохи, словно замерз? Не видишь разве: обман вокруг и смерть; не чертог асов здесь, но сванов note 1 5берлога, оборотней, рожденных слюной Фенрира, волка зла. Ведь викинг, голову врагу отделив, с почетом ее воронам отдаст; глумиться же не станет. Кто, если не сван, оружие похитив, надругается так над мужем ладьи?». Еще сказал: «Слышал же: не наш язык у тех, кто в личинах ансов; лишь Мунир ясно говорит да Брун немного. Видел же: лики богов поддельны, не таковы, как в сагах описаны. И кровь у Мунира красна: помнишь ли встречу? Видно, ждет нас зло; спасемся ли? Пора уйти, но не выпустят!» Ответил я: «Не выпустят, убьем. Сам поведу».
И, покинув логово поддельного аса, послал я Бьярни сказать побратимам обо всем. Вернулся, говоря: «Сказал. Согласны они с тобой. Хорошо придумано, сказали». Придумал же я вот что: сванам вида не подавать до утра; утром же, приняв пищу, убивать. Руками, пока не ждут; после — быстрым громом. Ключнику же так говорить: за дверь — жизнь; откроет — пощадим его и дев. И откроет, гнусный; кровь своих жен и свану дорога. Вот что придумал я; викинги, по словам Бьярни, ответили, подумав: «Умно», Хальфдан же добавил: «Я начну; страж-башню обезглавлю. Хохи — мой ярл». Да, так он сказал, и было мне приятно слышать это.
10
Рыжики бродили по берегу, стаскивая тела своих в одно место и укладывая их штабелем. Одиннадцать штук осталось их, а вдоль побережья, на шестах, укрепленных меж камней, скалились головы. Какая выше, какая ниже. Тридцать пять голов и вокруг каждой — драка. Тяжелые иссиня-черные птицы, хрипло бранясь, суетились в воздухе, отталкивая одна другую, и на месте глаз у многих голов алели провалы. Руди Бруннер вздрогнул и, отойдя от окна, вновь сел на пол, прислонившись к пульту. Тридцать пять за двадцать восемь. Хороший расклад. Особенно если учесть, что эти скоты начали резать без предупреждения, все разом. Страшно подумать, что было бы, сумей они пробраться в оружейную. Могли ведь! Но решили сначала с огнем побаловаться…
Казарму рвануло уже тогда, когда Руди ввалился в аппаратную и запер за собою дверь. Зазвенело в ушах, качнуло, посыпались стекла, но не больше: бетонный щит удержал взрывную волну и стальные жалюзи тоже сделали свое дело. Удача опять, в который уже раз, не оставила Руди Бруннера. Если и было место на базе, где вполне можно было отсидеться, так это именно аппаратная. Еще надежнее, конечно, было бы в огневой точке на холме, но поди добеги до нее в этом аду. Кто попытался, лег. Так что, спасибо и на этом.
Перед любым судом Рудольф Бруннер может быть спокоен: он не нарушил присягу. Драться до конца? Таков долг. И штандартенфюрер кинулся в аппаратную только тогда, когда умолкший автомат пришлось выбросить. Драться до смерти? А зачем? Кому будет хорошо, если славный парень Руди Бруннер ляжет на камни, как остальные ребята, и из его глаз будут кормиться вороны? Ни в какой присяге об этом нет речи. Он сделал, что мог. Теперь нужно ждать. Наверняка рыжики добрались в радиорубку уже после начала стрельбы, ведь казарма держалась до самого взрыва. Значит, радист дал сигнал. Помощь придет, это несомненно. Просидеть в аппаратной пару часов — пустяки, этим скотам сюда ни за что не добраться. А там пускай выясняют, с чего это вдруг рыжикам вздумалось бунтовать…