Дежурил в ту ночь Степан Петрович Кольцов — комсорг училища. Левая рука у комсорга не разгибалась в локте, на розовой искореженной кисти было всего три пальца.
Все знали, что служил Степан Петрович во флоте. Потому, наверное, и звали его за глаза Полундрой и слегка побаивались.
Покачиваясь, Сашка поплелся за Кольцовым в комнату дежурного. Верхняя лампочка не горела, поэтому в дежурке было темновато. И только яркий сноп света от настольной лампы освещал толстые книги и листы бумаги на столе.
Сашка машинально попытался прочесть надпись на зеленой обложке: «Педа… го-ги-ге…» Буквы прыгали, не желая укладываться в слово, и Сашка перевел взгляд на потолок.
Дежурный включил полный свет. Сашка почувствовал, что стоит он теперь весь на виду с подгибающимися ногами и нелепо мотающейся головой. И тут он оробел. В голове прояснилось. Ему захотелось согнуться сейчас калачиком и залезть в уютный полумрак под столом.
— Где это ты, молодчик, наклюкался? — спокойно спросил комсорг.
«Теперь начнет нотации читать, — с тоской подумал Сашка. — Ну и пусть. Думает, испугаюсь. Как же…»
Кольцов встал из-за стола и строго, с ног до головы, стал разглядывать Качанова.
А Сашка и сам решил в упор смотреть на дежурного. Подумаешь, комсорг — шишка великая. Сашка самого директора сейчас не боится, а тут… А почему, интересно, Кольцова зовут Полундрой? Полундра — это по-морскому что-то вроде тревоги.
Еще в упор посмотрел на комсорга и опустил глаза. Какой у Полундры взгляд: улыбается вроде, а Сашке вовсе не смешно. Стыдно только и хочется начистоту поговорить. Ну вот он, совсем не на много старше Сашки, лет на десять, не больше. Парень же совсем. И ростом невелик. Как его только во флот приняли? Добро бы широк в кости был, а то так… Мишка Потапенко, наверно, сильнее. У того шея и вообще… мускулы. А у Кольцова бушлат матросский висит как-то и шея тонкая, гусиная, даже из-под тельняшки выпирают ключицы. И нос острый, и чуб вьется острыми колечками, а взгляд… вот он, буравит с улыбочкой. И в душу к Сашке от этого взгляда тревога забирается, и хочется убежать на свою постель, спрятаться под одеяло.
— Вид у тебя того… Конечно, разговаривать с тобой толку мало. Иди спать, — неожиданно для Сашки решил Кольцов. — Завтра поговорим.
Сашка круто повернулся и, удивленный, вышел из кабинета.
Натыкаясь то и дело на спинки кроватей, отыскал наконец свою койку. Кое-как разобрал постель, лег и еще долго ворочался. В голове гудели колокола. Что-то переворачивалось в животе.
После долгих мучений Качанов уснул.
Наутро он встал с тяжелой головой и пересохшим горлом. День тянулся тягостно. А Цоба вел себя как ни в чем не бывало… Был он такой же веселый и бесшабашный, как всегда. Удивляло его только странное поведение Сашки. Подумаешь, погорел. Великое дело! «То, видать, с похмелья он такой кислый», — решил Цоба.
Качанов и правда чувствовал себя неважно. Ноги и руки были словно из чугуна, на еду даже смотреть не хотелось. «И нужно было ему это вино, — злился он на Борьку. — Лучше бы конфет понакупили. Теперь…»
С минуты на минуту Качанов ждал вызова к директору. Ведь Кольцов наверняка доложит. Время приближалось к ужину, а его все еще никто не вызывал. Сашка уже начинал надеяться, что дело обойдется без особого шума, а может, и вовсе заглохнет. Но тут в класс вбежал, как всегда, улыбающийся Спирочкин.
— Где Качан? А-а-а… — раскланялся он, увидев Сашку, и лукаво подмигнул. — Пожалте к директору. Поболтаете, вспомните боевые походы.
Сашка побледнел.
— Катись-ка ты, Помидор, подальше! — замахнулся он на Спирочкина. — А то как дам — ни один часовой мастер не соберет!
Спирочкин поспешно отскочил в сторону.
За короткий путь от класса до директорского кабинета в Сашкиной голове промелькнули разные предположения. «А, что будет, то и будет», — тоскливо решил он. Робко постучал в дверь кабинета, вошел и сразу почувствовал себя жалким. В кабинете директора сидел и Кольцов.
Павел Андреевич, не поднимая глаз, наводил порядок на своем столе. Он был сердит. Смотрел куда-то в сторону.
Чуть слышно задребезжал телефон. Директор не пошевелился. Легкий дребезжащий звон повторился. Телефон звонил настойчиво, но робко, словно боялся побеспокоить и без того сердитого директора.
— Ну, садись, — сказал холодно Павел Андреевич. — Рассказывай, как было дело.
Как было дело! Легко ему спрашивать. Сашка сосредоточенно рассматривал директорский ботинок, выглядывающий из-за массивной тумбы стола.
Кукин встал и зашагал по кабинету.