Как ужаленный Сашка вскочил со стула и подбежал к мастеру.
— Владимир Иванович! — крикнул он и больше не знал, что говорить.
— Успокойся, Александр, успокойся. — Владимир Иванович продолжал шагать по комнате. А может быть, этим он сам себя успокаивал? — Я мог и ошибиться. Время такое, война и вообще… Зайдем ко мне домой. У меня кое-что есть, посмотрим.
Жил Владимир Иванович при училище. Здесь же, рядом с классами, на втором этаже. Никто из ребят не знал, почему мастер одинок. Никто из токарей до сих пор не бывал в его комнатке.
Сашка едва поспевал за мастером. Они быстро поднялись на второй этаж. Владимир Иванович торопился, с трудом открыл дверь.
Войдя в комнату, Сашка тут же принялся оглядывать стены, надеясь увидеть фотографию отца. Но стены были пусты. Желтые обои с вылинявшими цветами, видимо, еще довоенные.
Владимир Иванович вытащил из-под кровати чемодан, достал альбом и подозвал Сашку.
— Смотри сюда. Вот.
Сашка даже вскрикнул. Точно такая фотокарточка была у них в доме. Сашка помнит ее хорошо. На пожелтевшей от времени бумаге были изображены молодые люди, а над ними растянутое знамя. На нем еле заметные буквы: «Ударники Сельмашстроя. 1929 год».
Сашка узнал отца. Он, молодой, высокий, в косоворотке, в лихо сдвинутой на затылок кожаной фуражке, держал древко знамени.
— А вот это я, — указал Владимир Иванович на низенького паренька в такой же, как у отца, косоворотке. Паренек растягивал за бахрому знамя и чему-то стыдливо улыбался. — Друзья мы с Сергеем были, с твоим отцом. Вместе Сельмаш строили, вместе слесарничали. Потом я в токари подался, а отец твой плановиком стал. На рабфак поступил. Работали в разных цехах, но встречались частенько. И на фронт вместе уходили. Вот какая петрушка.
— А дальше, дальше? Когда вы расстались с отцом? — торопил Сашка.
— В сорок втором году мы расстались под Сталинградом. Сергей командовал ротой. Там его и ранило. Отправили в госпиталь. Мы пошли в наступление. Потом меня перевели в десантные войска. А это служба крылатая: сегодня — здесь, завтра — там. Трудно было найти друг друга. Знаю только, что из госпиталя опять он ушел на фронт. В нашу родную часть попал. Ну, а меня там не было уже. Вот так и потерялись. А потом… Владимир Иванович умолк. Он медленно перелистывал альбом, глубоко вздыхал. — Вот мой Бориска. Борис-барбарис.
Владимир Иванович бережно погладил сухими узловатыми пальцами фотокарточку.
— Пять лет, всего пять лет Бориске было. За что же они мальчонку, сволочи? За что?
Фотография Бориски была вся в трещинах, углы ее обломались. Видимо, этот глянцевый квадратик не в альбоме хранился, а на груди возле сердца майора Набокина всю войну.
С пожелтевшего квадратика смотрело пухлое личико мальчишки с ямочками на щеках. Бориска улыбался большими глазами. Наверное, фотограф его только что рассмешил.
Таким вот Бориской-барбариской и остался в памяти Владимира Ивановича сын. И не видел он его даже перед уходом на фронт. Забрала бабка его в то лето к себе в Тирасполь. Винограда вдоволь поесть, в Днестре покупаться. А тут война.
Бросилась Авдотья Ивановна с внуком на восток, да не успела. Обогнали ее немцы. Вернулась назад в Тирасполь. И может быть, сохранили бы они свои жизни, но дознались фашисты, что был сын Авдотьи Ивановны и отец Бориски коммунистом.
Однажды в туманный зимний день вывезли их за город к крутому берегу реки. Грохнули выстрелы.
— Вот так, Сашок, — дрожащим голосом говорил Владимир Иванович, — и нет над ними даже могилки.
Узнал Владимир Иванович обо всем этом уже после войны. Потому и приехал сюда, в Тирасполь, жить навсегда. Потому и ходит он часто на крутой берег Днестра и подолгу стоит, обдаваемый ветром, и смотрит на скорую, шумную воду. Будто ждет и надеется хотя бы раз еще увидеть своего Бориску.
Но бурлит мутная вода, пенится у крутых берегов и, сердито шипя, убегает к Черному морю. А Владимир Иванович медленно возвращается к своим воспитанникам. И тоска как-то уходит, когда Набокин рядом с этими хлопцами. Очень многие из них похожи на Бориску.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦОБЫ
На следующий день суд не состоялся. Почему? Никто не знал. Сашка хотел расспросить мастера, но не нашел его. Постучал в директорский кабинет — закрыто. Не нашел и Степана Петровича.
В этот день токари работали самостоятельно, без мастера. Задание давал Брятов, и он же принимал готовые болты.