Да, хочет. Иначе бы не вернулся. Значит, может и Сашка влиять на Цобу!
А может быть, вовсе и не Сашкина заслуга в том, что вернулся Цоба?
В спальню Борис пришел после отбоя.
Тихо, чтобы не шуметь, Борис разобрал свою постель, лег и только тогда, повернувшись к другу, зашептал:
— Сашка, Качан.
Сашка сразу проснулся. Часто заморгал глазами, вскрикнул:
— Борька!
Друзья сели на кровать и обнялись. Сашка подумал, что Цоба начнет с обычной лихостью рассказывать о последних приключениях, небрежно отзовется о своих спасителях и вообще, как бывало, скажет: «Ерунда, проехало мимо!»
А Борька взял да расплакался. Сашка растерялся. Ведь он приготовился уже отчитывать друга. Вот наговорить бы ему грубых слов. И чтобы Брятов не слышал.
А сейчас Сашка не знал, что делать. Он еще ни разу не видел, чтобы Борька, его смелый друг Борька, плакал.
— Чего ты? Брось. Слышь… — растерянно приговаривал Качанов, закрывая одеялом Борькины ноги. И сам вдруг сказал: — Ерунда, проехало мимо.
Борька перестал плакать. Вытер колючим одеялом глаза и тихо прошептал:
— У тебя нет закурить?
— Я ж не курю.
Опять замолчали.
— Уладится, Борь, — пытался утешить друга Сашка.
— Не знаю. — Борька откинулся на подушки и, глядя в потолок большими блестящими глазами, повторил: — Не знаю. Ни черта у меня не получается. Вы живете, как надо, а я…
Сашка хотел было сказать другу, что и он не живет, как все, и ему не нравится ремесло, что решил дожить тут лишь до весны. В другое время он бы поведал Борьке обо всех своих планах, а о кортике обязательно. И его рассказ был бы как раз для Борькиного настроения. Наверняка Цоба поддержал бы: «Молодчик, Качан!»
Но сейчас Качанов чувствовал, что его планы никак не помогут Борьке. Цобе самому надоело скитаться.
Чувствовал это Сашка, потому и не знал, что посоветовать другу. Потому решил лучше послушать Бориса, а самому помолчать.
Молчал и Цоба. Ему-то как раз, наоборот, хотелось, чтобы Сашка ругал его, упрекал, рассказывал что-нибудь хорошее, интересное об училище. За это время было в Румии всякое.
Так и уснули ребята, каждый думая о своем.
ХИБА ЯК У НАС?
Утром токари толпились неподалеку от проходной — старались не мешать рабочим. Те шли на работу весело, шумно переговариваясь. У проходной доставали пропуска в твердых корочках, здороваясь, показывали вахтеру, исчезали в заводском дворе.
Румовцы вошли только после гудка. Старый сморщенный вахтер в кожаной тужурке деловито пересчитывал ребят.
Двор широкий, мощенный квадратным булыжником.
— Дывись, хлопцы, — кричал Потапенко, — яка громадина!
Корпуса цехов ровными рядами высились от проходной. Стеклянные крыши их сверкали на солнце сплошной широченной лентой. Из цехов доносился сдержанный гул.
По двору, напоминая ребятам времена «путешествий», сновали автокары. Точно такие самодвижущиеся тележки видели они на вокзалах.
Здесь автокары на больших скоростях перевозили из цеха в цех бурые заготовки, какие-то трубы, блестящие колесики с маленькими лопастями, похожими на вентиляторы.
Брятов торопил мастера.
— Идемте скорее в механический. Я знаю, где он. Мой отец там работал.
Но токари не сразу попали в механический цех. Прежде всего молодой инженер в синем комбинезоне показал им литейный цех.
— То правильно, — говорил на ходу Владимир Иванович, — поглядите своими глазами, как металл рождается.
Металл «рождался» в огромной круглой печи. Через небольшое оконце вырывался легкий дымок и яркий сноп оранжевого света.
Некоторым счастливчикам удалось даже заглянуть через темные зеленоватые очки в круглое оконце. Там кипел расплавленный металл.
— Вагранка, — пояснил инженер, — смотрите, сейчас будут выпускать чугун.
— Э-гей! Поберегись! — крикнул парень в брезентовой куртке.
Ребята боязливо попятились назад. Парень ткнул куда-то вниз печи длинным, похожим на копье прутом. Там что-то треснуло, и посыпались искры.