Цоба снял со станка последний конус, положил его на стеллаж и, вытирая ветошью руки, довольный, проговорил:
— Конечно, гвардеец, черт с ним. Не для него вовсе возился я. Охота, Качан, мастеру сделать такое, чтоб…
Вдруг Цоба умолк, прислушался. Кто-то возился у дверей цеха.
Цоба молча кивнул Сашке. Ребята спрятались за стеллаж.
Щелкнул замок. Дверь скрипнула, и в цехе появился Степан Петрович. В руках у него был сверток. Ребята замерли.
— Полундра, — прошептал Цоба, — чего это он?
Кольцов подошел к станку, нежно погладил здоровой рукой суппорт. Вздохнул и быстро развернул сверток. Там оказался синий комбинезон. Степан Петрович переоделся, достал из тумбы металлический прут, зажал его в патроне и включил станок.
Удивленные ребята молча наблюдали за своим комсоргом. Действовал Степан Петрович одной рукой медленно и неловко, злился, швырял на пол торцовый ключ, вздыхал, вытирал капли пота на лице и снова принимался за работу. Время от времени он приговаривал вслух:
— Врешь, заработаешь. — При этих словах он быстрыми движениями растирал искалеченную руку, будто она затекла.
А вот у Сашки нога, действительно, затекла. Словно тысячи иголок впились в икры. Потянул Сашка ногу — и загремело что-то с верстака.
— Кто там? — Степан Петрович насторожился.
— У-у, растяпа! — громко сказал Цоба, замахиваясь на Сашку.
— Кто? — не понял Кольцов.
— Мы это.
Ребята вышли из-за укрытия.
— Цоба? Качанов? — удивился Кольцов. — Вот уж от вас не ожидал, что шпионить будете.
— Мы никогда еще не шпионили, — обиделся Цоба и направился к выходу.
— Стой! Чего пузыришься? К чему прятались в цехе?
— По делу секретному, — дерзил Цоба. — А вы?
— Я… гм… — Степан Петрович замялся, пожал плечами: дескать, чего спрашивать? И так все ясно.
Этот жест и Цобу смутил. Он для чего-то прокашлялся, облизал губы и вопросительно взглянул на Сашку: что делать?
— А вы знаете токарное дело или заново учитесь? — спросил Сашка.
— Пятый разряд у меня был, хлопцы. Пятый!
— Так это ж запросто опять начать работать.
— Правой запросто, а левой… — Он качнул искалеченной рукой. — Ну, ничего…
В окне вдруг выросло курносое лицо Мишки Потапенко. Он прикладывал ладони к стеклу и пристально всматривался в цех.
Затем к окну подошел Брятов. Он так же, как и Мишка, приложил ладони к стеклу.
Прятаться было бесполезно.
— Вот Медведь, — выругался Цоба, подходя к окну, — выследил-таки.
Брятов махал ребятам рукой, звал к себе на улицу.
Делать нечего, ребята быстро прибрали станки и вышли.
— Я ж казав, шо воны туточки, — глуховато говорил Потапенко. — Ще за завтраком шось шушукалыс. Хитрюги.
— Качан, — обратился к Сашке Игорь, — где пригласительные билеты? Почему зажимаешь?
— Нужны они мне, я просто забыл. Вот они. — Сашка полез в карман. — Стоило из-за этого разыскивать нас.
— Не из-за цего, — заговорил Мишка. — Девчата булы у нас. Просили, шоб на бал гармонь взять. Тики я один не хочу.
— Ты ж — артист и стесняешься?
— Сам ты, Качан, мабуть, артист с погорелого театру.
— А дружок твой, Помидор?
— Спирочкин отказался петь, — ответил за Мишку Брятов.
— Каже, шо грошей там не платят, — добавил Мишка. — Цэ ж Помидор.
— А при чем мы? — удивился Качанов. — У нас же талантов нет.
— Тэ ж мэни, таланов, — протянул Мишка. — Цыган гарно пляшет, а ты вирши читай.
— Стыдно идти с одной гармошкой, — взмолился Брятов. — Давай, Цыган, яблочко.
— Это бы да, — задумчиво проговорил Сашка. Он вмиг представил себя на сцене, даже ощутил на себе взгляд той девчонки. На вечере-то он наверняка узнает, как ее зовут. Вот сочинит стихи, да как прочтет! Тогда не повернется у нее язык капустой обзывать.
— Давай, Борька, утрем нос пискухам, — предложил он другу.
— Яблочко, яблочко, — недовольно приговаривал Борис. — Разве ж в этой форме пляшут яблочко. То ж флотский танец. Форма нужна моряцкая.
— Есть форма, Борис, — сказал Кольцов. — Я-то флотский. Велика будет, подошьем. Пошли ко мне домой.
Степан Петрович повел друзей по узкому переулку, спускающемуся к Днестру. Увитая диким виноградом калитка пропустила их во дворик. Цвет с деревьев уже опал. Абрикосы оделись листвой и прятали в ней зеленые, размером с горошину плоды. Цвели только яблони. Над розовыми лепестками гудели пчелы. В глубине садика ребята заметили белую стену мазанки, а чуть выше — красную черепичную крышу. Крыша, будто лихо заломленная шапка, придавала хатенке веселый и нарядный вид.