«Что-то задумал Помидор, — забеспокоился Сашка. Интересно — что?»
А вот что. Вечером распоряжалась Серафима Львовна. Когда умолкла музыка, она захлопала в ладоши и громко крикнула:
— Сейчас разыграем призы. Кто желает спеть, станцевать, прочитать стихи?
И в этот самый момент в репродукторе что-то захрипело, щелкнуло и мальчишеский голос объявил:
— Прослушайте стихи нашего знаменитого поэта Александра Качанова. Называются «Весна». Стихи посвящены букве «И».
Присутствующие в зале с ехидными улыбочками переводили взгляды с Иринки на Сашку.
— Помидор! Его работа! — Сашка вспомнил загадочную улыбку Спирочкина. — Но откуда у него мои стихи? А-а-а… — Сашка вспомнил, что стихи эти были написаны на том же листке, где и частушки. — Как же я не заметил? Ах, балда! Теперь все пропало.
А из репродуктора уже доносилось:
Голос умолк. Некоторое время в зале стояла тишина. Потом вдруг откуда-то со стороны тоненький голос пропищал:
— Так вот почему она заступалась за них!
Раздался смех. Иринка густо покраснела и бросилась из зала. Сашка с минуту стоял, еще не соображая, что произошло. Кругом смеялись, хлопали в ладоши. Серафима Львовна что-то объявила и поднесла Сашке розовую матрешку. Но Сашка махнул рукой и, расчищая локтями путь, выбрался из зала.
— Где у вас радиоузел? — спросил он у маленькой курносой девочки.
— Там, — указала девочка наверх.
Сашка бросился на третий этаж. Длинный коридор. По обеим сторонам классы, классы. «Ага, радиоузел».
Сашка застучал кулаками в дверь — молчок.
— Открой, Помидор! Слышишь, открой!
За дверью тишина. Сашка стукнул еще несколько раз и, решив, что Спирочкин сейчас не откроет, побежал вниз разыскивать Иринку.
В коридоре Иринки не было. Сашка пытался заглянуть в классы, но все двери оказались запертыми.
Он медленно пошел к выходу. Отыскал свою фуражку, туго натянул ее на лоб. «Конечно, ушла домой. Обиделась. Э-эх, поэт. Черт меня дернул написать на том листе. Ну, Спир, погоди…»
«А что же, так и оставить это дело? — думал он, направляясь в училище. — В школе ее теперь девчонки засмеют. А все из-за Помидора. Да ей-то откуда знать, из-за кого? Наоборот, еще скажет: сам побоялся, так дружка своего послал к микрофону. Нет, так оставлять нельзя. Надо правду ей рассказать сегодня, сейчас же».
Сашка круто повернул влево и зашагал к Днестровскому переулку. Больше всего он боялся, что не догонит Иринку на улице. В дом, конечно, не решится войти, значит, все пропало.
Так и случилось. Иринки на улице не было.
Сашка медленно стал прохаживаться у знакомой калитки, поглядывая через широкие щели забора во двор. Асфальт был мокрый. С кленов падали тяжелые капли. В доме горел свет. Значит, Иринка дома. Дома одна, ведь Степан Петрович еще в школе, на балу.
«Наверно, боится, — подумал Сашка, — в пустом доме-то. Правда, Пират есть, да не злой он, ленивый».
Наконец Сашка решился. Он вначале робко, а потом громче, смелее постучал в калитку. Напрасно думал, что Пират — ленивый пес. Такой шум подняла собака, что Сашка даже испугался.
— Пират, на место! — послышался во дворе голос Иринки. Пират умолк, а Сашка поежился: «Что говорить? С чего разговор начать?»
Открылась калитка.
— Это ты? Бессовестный. Не ходи сюда больше. — И захлопнула опять калитку.
— Ира, не хотел я. — Сашка дотронулся до щеколды. — Честно говорю.
— На всю школу опозорил. И знать тебя не хочу. Придумал тоже, по радио. И артиста нашел себе под стать.
— Послушай…
— И слушать не хочу. Уходи, а то Пирата спущу.
Сашка не уходил. Иринка стояла за калиткой с другой стороны.
Только что прошел дождь, омыл дома, сады, всю землю шумной грозовой водой. Теперь ветер утих. Уличный фонарь над калиткой замер, неподвижным светом освещал изумрудную траву и такие же изумрудные листы клена. На них крохотными разноцветными огоньками блестели капли дождя.
— Значит, ты мне не веришь? — спросил Сашка, вплотную подходя к калитке.
Иринка вздохнула и промолчала.
— Так, ясно — не веришь.
— Ты обещал такие стихи не писать, а сам пишешь.