Сашка своих мыслей не высказывал вслух. Он думал: «Променять техникум на ремесло — глупо. Чтоб напильник держать — грамоты особой не нужно. А семь классов — это же неполное среднее образование, почти среднее… Но и деваться некуда. Может, перезимовать в училище до весны? А там видно будет, нетрудно и убежать потом в мореходку».
Окончательного вывода для себя Сашка не сделал. Но Борькино пренебрежение к училищу его удивило. У него-то чуть не среднее образование, ему можно выбирать, а чего этот носом крутит, непонятно.
— Что это тебе, Борис, ничего не нравится? — заговорил Сашка. — По-моему, ремесло в самый раз для тебя.
— Ремесло? Фью-ить! Ремесло куда понесло! Дудки!
— Я бы на твоем месте и не задумался, — продолжал уговаривать Сашка.
— Да-а… — неопределенно протянул Цоба. — Все равно не примут. Я же ни грамматики, ни арифметики… ни в зуб ногой. Что и знал, давно забыл.
— А чего же в детдом не шел? Там учат.
— Ну его. Там строго. — Цоба замолчал и насупился, как-то по-смешному сморщив нос. — Да и учиться заставляют, а куда мне поступать? В третий класс? Мне же почти пятнадцать. Скажут, дылда азбуку пришел учить… — Цоба вдруг спохватился: откровенничать было не в его духе. — Мне и так хорошо. Никаких грамматик да умножений с делениями не нужно. Ловкость рук да вовремя смыться — вся грамота.
— Зря ты, Цыган, — ответил Сашка и вдруг неожиданно для себя предложил: — Айда в Румию. Вместе. Я помогать тебе буду. До весны всю грамматику изучим. А?
— Помогать, мне? — удивился Цоба. — Бесплатно?
— Факт.
Цоба молчал. Что-то уж слишком добрым хочет показаться этот пацан. За учение деньги берут — это Цоба знал.
— Так что, решили? — настаивал Сашка.
Цоба не ответил. Он отвернулся к стенке, чтобы остаться наедине со своими мыслями.
«…Тоже молдаванин, из Кицкан. Морду Михаю побил, а директор… Учиться, гм…» — Цоба вздохнул, потерся щекой о сероватую наволочку. Она пахла мылом и холодным воздухом. Спать не хотелось.
НЕ ТАК СТРАШЕН ЧЕРТ…
Яркий свет врывался в комнату через широкие, промытые до блеска окна.
Крики, беготня, торопливое шарканье ног, пронзительная трель электрического звонка.
Подъем!
— Эй, староста! Кончай дрыхнуть, айда физкультурничать! — стаскивая одеяло с Сашки, кричит Цоба.
Сашка окончательно пришел в себя. Ведь он теперь командир. И как это можно забыть такое? Вчера вечером из двадцати пяти воспитанников детприемника организовалась в училище новая, пятая, группа токарей. И Сашка в ней староста. Чего же он нежится? Ведь он уже в Румии.
Сашка проворно соскочил с постели и бросился во двор. От утренней прохлады по телу заходили мурашки.
На широком плацу ребята начинали делать зарядку. Неумело и суматошно изгибались оттененные синими трусами тела. Загар у ребят изрядно поубавился после хорошей бани.
— Раз, два! Вдох, выдох! — командовал с высокого помоста обнаженный до пояса физрук.
Сашка невольно залюбовался буграми мышц, игравшими на его груди. Затем отыскал глазами Цобу и пристроился рядом. Руки взлетали нечетко, кто-то давился от хохота, кто-то взвизгивал по-поросячьи. Но физрук не сердился: видно, понимал — это первый день.
С утра настроение было у всех приподнятое. После завтрака сообщили, что в десять часов начнется медицинская комиссия. До комиссии всем приказали постричься под машинку.
— Я не баран, — решительно заявил Цоба.
— Да подумаешь, волосы… — как-то неуверенно начал выполнять свою роль старосты Сашка.
Борис удивленно и строго покосился на друга, Сашка отвел глаза. Но, чтобы удержать перед «подчиненными» престиж, робко добавил:
— Вырастут еще…
— Чего там вырастут! — шумел Цоба. — Не успели принять, а уже зажимают. А что будет, когда форму дадут?
Вокруг него тут же собралось несколько человек.
— А шо? Ну его к бису лиловому, цэ заведение, — в тон Борису гудел высокий, неуклюжий Мишка Потапенко. — Ось зараз взять та рвануть. Га?
— Длинный до неба, а ума не треба.
Все оглянулись на голос. Чуть в стороне стоял высокий худощавый подросток. В детприемнике ребята его не видели. Он спокойно выдержал взгляды и продолжал:
— Кудрей своих нечесаных жалко? Там вшей небось больше, чем волос.
Цоба рывком натянул на лоб фуражку и ринулся к незнакомцу. Он встал на защиту своего единомышленника.
— Ты что — чистенький? — грозно надвигался он. — Беги отсюда, чистюля, а то запачкаю!