День двадцать первый
Пять колибрил на туманометре. Занимаюсь ничегонеделанием. Совершенно новая для меня черта, как и многое другое в последнее время. Долго рассматривал себя в огромное зеркало, посылавшее ранее огонь маяка вдаль. Оно выпуклое, из-за чего моё отражение смешно растянулось в стороны. Я смеялся над этим почти три часа, пока снова не пришёл в себя.
Что меняется. Такое ощущение, будто я прохожу через очень мелкое сито, через которое просеиваются только мои лучше качества. В конце получится новая, улучшенная личность.
День двадцать второй
Четыре колибрила. Лейденский человечек ведёт себя всё более странно: теперь он пытается построить что-то из туманной жидкости. Вода постоянно проливается сквозь его пальцы, но это не останавливает Хельмхольма и он продолжает строительство дальше.
"Одиночество – лучший друг безумия" – кажется это сказал Хуццек Фано. Или это был Трипель Штайфок?
День двадцать третий
После долгих раздумий подозреваемым в размазывании эмульсии остаётся только Хельмхольм. Он участвует в заговоре против меня? Но с кем? И кто выпустил его из бутылки?
Может я?
День двадцать четвёртый
Если бы плоское было смешным, то все бы смеялись над тарелками.
Пытаюсь вспомнить кого-то незнакомого.
День двадцать пятый
Почти всё утро занимался тем, что пытался выйти из маяка через замочную скважину. Это невозможно.
Должен убить Хельмхольма.
Но как?
Смайк опустил дневник. Последние записи были очень странными. Может Колибрил шутил? Может ему надоело вести дневник и он занимался только работой? Смайк оглянулся. Ему показалось, что пока он читал, доктор стоял у него за спиной.
День двадцать шестой
Не знаю, нужно ли об этом упоминать: вчера вечером я встретил своего отца. Сначала я подумал, что это моё отражение в старом зеркале, но я только начал подниматься наверх. Он спускался мне навстречу. Он не удостоил меня даже взглядом. Всё это ещё более странно потому, что мой отец умер пятьдесят лет назад.
За последнее время накопилось много таких труднообъяснимых вещей. Должно это внушать опасения? Вообще-то нет. Как ни странно, но чем больше таких вещей происходит, тем безразличнее они мне становятся.
Сколько колибрил на туманометре? Не важно!
День двадцать седьмой
Это я сделал последние записи? Должно быть, поскольку это мой почерк. Но что это за бред? Я схожу с ума?
Последние четыре дня совершенно не помню. Боюсь, я заболел. Рецидив демонического гриппа?
Чувствую себя плохо, раздражён, рассеян, бросает в жар. Прекратил бы работу прямо сейчас, но аурография уже почти готова.
День двадцать восьмой
Что за ерунда написана вчера? Конечно, это я сделал четыре предыдущих записи. Но кто сделал вчерашнюю? Странно, это мой почерк. Может это тот парень, которого я встретил на лестнице? Шатается здесь как мой двойник? Устроил заговор с лейденским человечком?
Должен быть более бдительным! Теперь я не могу доверять даже самому себе.
Хотел пойти в город за покупками, но не получилось, так как опять пытался выйти из маяка через замочную скважину.
Нужно похудеть.
День двадцать девятый
Похудел, как и хотел. За день потерял весь мой вес. Из-за этого возникла новая проблема – теперь я невидим, собственно я теперь даже и не существую.
С другой стороны, теперь я легко пролажу через замочную скважину.
Ночью из-под земли раздавалась странная музыка. В её звуках я обнаружил тайное послание, которое нужно расшифровать.
День тридцатый
Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе! Я щвлюумер Хольмхельма! Я щвлюумер брилалико! Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе!
Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе! Я щвлюумер Хольмхельма! Я щвлюумер брилалико! Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе!
Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе! Я щвлюумер Хольмхельма! Я щвлюумер брилалико! Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе!