Смейка душил кашель. Он снова сидел в подкровной лодке, пот градом катился по жирному туловищу.
— Все уго, Смейк?
— Да, Смейк, все уго?
— Да скажи же что-нибудь!
Смейк не мог бы сказать ничего вразумительного, даже если бы очень захотел.
— Невероятно, Смейк, — продолжала исчезнувшая кроха номер один.
— Как ты это сделал? — поинтересовалась исчезнувшая кроха номер два.
— Да, Смейк, как ты это сделал?
Смейк несколько раз глубоко вздохнул. Не так-то просто снова начать дышать легкими. Жабры продолжали неистово раздуваться.
— У него был позвоночник, — отвечал Смейк.
— Позвоночник? — переспросила исчезнувшая кроха номер один.
— Позвоночник? — переспросила исчезнувшая кроха номер два.
— Позвоночник у вируса? — переспросила исчезнувшая кроха номер три.
— Да! — отрезал Смейк. — У вируса был позвоночник! А позвоночник можно сломать.
Исчезнувшие крохи умолкли.
— Ладно, — через некоторое время продолжал Смейк, — можем мы, наконец, начать эту треклятую операцию?
— Конечно, Смейк.
— Мы готовы, если ты готов.
— Лодка в нужном положении.
— Что дальше? — спросил Смейк.
— Видишь контакты, Смейк? Видишь? Мы настроили смотровую мембрану на максимальное увеличение.
— Да, вижу, — ответил Смейк. На мышечной ткани сердца должно быть шесть необычных наростов и углублений. Но наросты и углубления здесь повсюду — Смейк не мог бы сказать, что особенного именно в этих шести.
— Вот амалориканский адапс, — сказала исчезнувшая кроха номер один. — Отвечает за ауратическую циркуляцию электричества в сердце.
— Это галлюцигеновый симпатикант, — подхватила исчезнувшая кроха номер два. — Пограничный ствол автономной нервной системы, проводит симпатетические вибрации галлюцигенового ключа.
— А это опабинийская мембрана, — продолжала исчезнувшая кроха номер три. — Через нее осуществляется стимуляция опабинийскими щипцами.
— Вот иохойский холмик, — снова заговорила исчезнувшая кроха номер один. — Пассивно-активно реагируя на раздражение иохойским жгутиком, помогает выровнять сердечный ритм.
— Это айсгеаийский эпиксель! — сообщила исчезнувшая кроха номер два. — Эпицентрический микроцентр аорты, служит для коронарного выравнивания симпатетических вибраций.
— А это одонтагрифское жерло! — подытожила исчезнувшая кроха номер три. — Пока точно не выяснено, как именно на него влияет одонтагрифский аспиратор, но влияние, безусловно, положительное.
— Все понятно, Смейк?
— Все понятно, — отвечал Смейк. — Теперь я в курсе.
— Тогда выводи инструменты, — велела исчезнувшая кроха номер один.
— Мммуррррр, — замурлыкал Смейк, — мммуррррр…
Румо просто прыгнул. Не стал долго раздумывать, куда прыгать: корпус генерала все равно для этого не приспособлен. Ухватился за серебряные дверцы на спине Тиктака. Отсюда Румо мог заглянуть внутрь. А там — еще больше оружия, и слышно лишь тиканье и лязг металла. Ничего похожего на сердце или мозг.
Генерал Тиктак вытянул стальные когти, желая отбросить Румо, как назойливое насекомое, но его руки, хоть и выдвигались далеко-далеко, почти не доставали до собственного тела. Генерал был создан для нападения, но не для самозащиты, никто, включая самого генерала, и помыслить не мог, что у кого-то хватит безрассудства атаковать.
Остальные вольпертингеры отважно метали в генерала копья, ножи, топоры, но больше ничем помочь Румо не могли, сами едва уворачиваясь от ударов и выстрелов Тиктака. Олек метко запустил из пращи камень в голову медного болвана, но раздался только гулкий звон, будто ударили в колокол.
— Забирайся внутрь! — скомандовал Львиный Зев. — Другого выхода нет, если собираешься отыскать его сердце. К тому же внутри безопасней.
Протиснувшись между двух металлических прутьев, Румо очутился в корпусе металлического воина. Все здесь тикало и щелкало, громко жужжали шестерни, ритмично стучали поршни, трещали алхимические батареи, заглушая звуки, доносившиеся снаружи. Румо будто попал в гигантский часовой механизм, ежесекундно отбивавший такт. Да есть ли тут сердце? Неужто такой сложной машине нужен живой мотор? Румо пробирался дальше. Все вокруг двигалось вверх-вниз, взад-вперед — того и гляди угодишь лапой в шестерню или напорешься на острую пружину. Все детали полированные, гладкие, обильно смазаны машинным маслом — очень трудно удержаться и не упасть.