— Вообще-то, я там родился и жил.
— И где же там город Скоки?
— Недалеко от Чикаго. Совсем рядом с Эванстоном, где я учился на юридическом факультете.
— Надеюсь, что весь материал завтра будет уже у меня. Мне бы очень хотелось опять поговорить с Маршаллом, если, разумеется, мне удастся его отыскать. Я бы расспросил его поподробнее о парне по фамилии Садовски, а также постарался бы выяснить насчет той яхты. А ты как думаешь, Кениг может знать, на какой радиостанции он там работает?
— Не исключено. Между прочим, он хочет, чтобы я встретился с отцом Викки. У тебя не будет…
— А это еще зачем?
— Ему приспичило узнать, не оставила ли Викки завещания. Он думает, что Миллер может знать об этом.
— Вот как? А почему его это так заинтересовало?
— Понимаешь ли, Кенигу не терпится узнать, не указан ли он в завещании как опекун над собственностью Элисон.
— Можешь передать ему, что так оно и есть.
— Извини, не расслышал, что ты..?
— Скажи ему, что назначен опекуном над ее имуществом.
— А откуда тебе это известно?
— Так вот же это завещание, у меня — сказал Блум. — Мы нашли его в коробке из-под туфель на верхней полке стенного шкафа, что стоял у нее в спальне.
Завещание представляло собой стандартный бланк, который можно было купить в любом магазине канцелярских товаров — пятнадцать центов плюс налог. Оно было трижды сложено вдоль, как обычно складываются юридические документы. На лицевой стороне старо-английским готическим шрифтом было набрано: ЗАВЕЩАНИЕ и далее проведена черта, по которой Викки от руки вписала свое имя Виктории Стефани Миллер. Внизу страницы были оставлены графы, озаглавленные ИСПОЛНИТЕЛИ, и ни одна из них заполнена не была. Я развернул документ.
Сам текст завещпния оказался сочетанием печатного бланка и вписанного в него Викторией рукописного текста:
ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА, И СВЯТОГО ДУХА. АМИНЬ.
1. Я, Виктория Стефани Миллер, проживающая постоянно в городе Калуса, округа Калуса, штат Флорида, пребывая в ясном сознании и твердой памяти, настоящим объявляю о том, что настоящем документе содержатся моя
ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ И ЗАВЕЩАНИЕ
Настоящим завещанием я объявляю утратившими силу все ранее оформленные мною завещания, равно и дополнительные распоряжения к ним.
ПЕРВОЕ: Я завещаю своей дочери Элисон Мерси Кениг все принадлежащее мне недвижимое и личное имущество, включая принадлежащие мне драгоценности, мебель, машину, столовый фарфор и приборы из серебра.
ВТОРОЕ: Я назначаю моего бывшего мужа Энтони Льюиса Кенига опекуном над личностью и имуществом моей дочери Элисон.
ТРЕТЬЕ: Относительно основной суммы и аккумулированного дохода по трастовому вкладу, учрежденному моим отцом Двейном Робертом Миллером в 1965 году — я завещаю поделить весь аккумулированный дохода, равно как и основную сумму вклада на четыре части, из которых: три четверти от общей суммы передать моей дочери Элисон Мерси Кениг и одну четверть — моему бывшему мужу Энтони Льюису Кенигу, с тем, чтобы он мог надлежащим образом, беспрепятственно и без каких бы то ни было материальных затруднений осуществлять опеку о моей дочери до достижения ею возраста двадцати одного года.
На этом рукописный текст Викки заканчивался. Заключительная часть завещания была также выполнена в виде бланка, который Викки должна была заполнить своей рукой. И указанное ею здесь имя тут же бросилось мне в глаза:
Настоящим я так же назначаю Мэттью Хоупа исполнителем настоящей моей последней воли и завещания.
Я перевернул страницу.
и уполномачиваю его оплатить все мои долговые обязательства, в случае если таковые имеются, а также оплатить сполна за все расходы, связанные с моими похоронами и погребением.
Документ был датирован четвертым января, подписан самой Викки и засвидетельствован Альбертом Витлоу и Дороти Витлоу, наверное это были родители няни, они указали свой адрес — 1122, Цитрус Лейн.
Я одиноко сидел в кабинете у Блума, и вновь перечитывал завещание. Викки составила свое завещание, или по крайней мере датировала его, четвертого января, за неделю до начала концертов в «Зимнем саду». Письмо Кенигу она отправила седьмого, посоветовав ему в случае ее смерти обратиться к Мэттью Хоупу, что, кстати, было вовсе не лишено смысла, ведь в завещании она назначила меня своим душеприказчиком. Вполне возможно и то, что Кениг заранее знал о существовании завещания и о том, что Викки оставляет четверть от аккумулированного дохода и основной суммы трастового вклада, где, по-видимому, она была бенефициаром. С другой стороны, также возможно и то, что Кениг не только знал о завещании, но даже и обсуждал этот вопрос с Викки, после того как она отправила ему письмо. В принципе, этим и можно объяснить, почему ему так не терпелось, чтобы я разыскал это завещание. Я совершенно не имел ни малейшего представления о сумме, подлежащей выплате, но ведь в криминалистической практике известны случаи, когда убийства совершались даже из-за жалких грошей.
Дверь в кабинет отворилась, и в дверном проеме возникла огромная, сверх нормы напичканная холестеролом туша Блума. За его спиной за одним столом сидели два агента ФБР, облаченные в одинаковые синие костюмы. Оба они разговаривали каждый по своему телефону. Блум закрыл за собой дверь.
— Труляля и Траляля, — гримасничая, проговорил он, кивнув в сторону закрытой двери. — Устроили здесь переговорный пункт, день и ночь не слезают с телефона. Ничего, вот скоро нам выкатят счет за междугородние переговоры… Как ты думаешь, с этим без проблем? — спросил он, указав на завещание.
— Как бы тебе сказать… по-моему, не совсем. Скорее всего, перед тем, как написать это завещание, Викки с кем-то консультировалась по этому вопросу, или же она использовала чужое завещание в качестве образца, а потом заверила свой документ у свидетелей. Но все же я на месте Кенига не стал бы спешить делать раскладки на причитающуюся ему долю с доверительного имущества.
— И позволь узнать, почему?
— Смею выдвинуть предположение, что сроки по этому трастовому соглашению еще не вышли. Если бы срок действия трастового соглашения уже истек, то основная сумма, равно как и аккумулированный доход с нее уже находились бы в распоряжении Викки, и тогда ей вовсе не пришлось бы упоминать о самом наличии траста. В таком случае было бы вполне достаточно упоминания о «недвижимом и личном имуществе» в первом пункте завещания.
— Ну, знаешь ли! Она ведь не была юристом.
— Допустим. Но я просто убежден, что Викки составляла это завещание, когда срок договора еще не истек. И здесь-то и могут возникнуть некоторые трудности. Как для Кенига, так и для его дочери.
— Каким же образом?
— Мне не известны условия их трастового соглашения. Но я точно знаю то, что если только гарант…
— Миллер.
— Судя по всему, да, «… по трастовому вкладу, учрежденному моим отцом Двейном Робертом Миллером в 1965 году».
— Ты думаешь, что такое возможно?
— Вполне. Но только в случае, если там есть специальный пункт, оговаривающий право Викки назначать другого, скажем так, альтернативного, бенефициара, на случай своей смерти… ну, я не знаю, что там еще может быть. Для этого мне нужно увидеть сам документ. Но, во всяком случае, уже сейчас можно точно сказать, что только гарант, или учредитель, трастового вклада — то есть тот, кто является его создателем — может принимать решения о том, когда и каким образом должен распределяться основной капитал и аккумулированный доход по нему. Только в случае наличия действующей доверенности на распределение наследственного имущества.
— Ну это надо же! Здесь ведь счет идет уже на миллионы.
— С чего ты это взял?
— Да если исходить из того, что ты мне наговорил, то тут только одни апельсиновые плантации тянут по крайней мере миллиона эдак на четыре.