— Девственники всегда пахнут так чисто и так сладко, — мурлычет Тео, забираясь руками под одежду Стайлза, и отпечатки его прикосновений — липкие, грязные, огнём горящие на коже. Стайлз почти готов разрыдаться. Нет, он не будет плакать здесь, не будет давать Тео ещё одного повода для удовлетворения.
Тео целует — кусает, больно и сильно — Стайлза в плечо, а Стилински судорожно оглядывает раздевалку. У него один шанс. Один-единственный.
Стайлз со всей силой, на какую способен, толкает Тео к шкафчикам, и тот на секунду теряет контроль, выпускает омегу.
И Стайлз бежит. Бежит так быстро, как только вообще способен, бежит, и у него в горле горят слёзы, свёртываются в липкий обжигающий ком. Он не знает, что ему делать, потому что слышит тяжёлые шаги Тео позади, и поэтому Стайлз просто мчится вперёд, куда угодно.
И влетает в кабинет химии.
Наверное, таким — трясущимся, дрожащим, с полубезумным взглядом и стоящими в глазах слезами — он предстаёт перед одноклассниками впервые. Стайлзу всё равно. Он умоляюще смотрит на Дерека, и тот понимает всё без слов. Господи, храни его, Господи милосердный…
— Урок закончен, просьба покинуть аудиторию, — чётко и громко сообщает Дерек. — Дорешаете задачи дома.
Стайлза хватает только на несколько минут. Он так счастлив, что все (у Скотта обеспокоенное выражение лица, но он всё же уходит) покидают кабинет, что у него ноги подгибаются, и Стилински в буквальном смысле этого слова падает на стул. Он тяжело дышит, глядя на свои руки — стиснуты в кулаки так сильно, что побелели костяшки. Он настолько погружён в собственное сердцебиение, нервное, сумасшедшее, зашкаливающее, что вздрагивает, когда Дерек присаживается рядом на корточки и тихо спрашивает:
— Что такое?
Стайлз мотает головой. Он не знает, как рассказать, как описать всё случившееся. Ему совсем не хочется казаться трусом. Он же… гордый, правда? Но это — Дерек. Невыносимый Дерек Хейл, которого Стайлз почти ненавидит просто за то, что сходит с ума от желания быть с ним, и, наверное, именно поэтому он всё же говорит, неловко, запинаясь, с трудом сдерживая слёзы:
— Это… Тео. Он…
Стайлз не знает, как дальше продолжить. Он ненавидит плакать. Наверное, потому, что почти никогда этого не делает. Плачущие люди выглядят такими слабыми, такими беспомощными, а это, казалось бы, ерунда, ведь ничего же не случилось… Но на коже до сих пор горят отвратительным грязным огнём следы липких поцелуев Тео, и от этого Стайлза тошнит так, что он зажимает себе ладонью рот и считает до десяти. Немного отпускает.
— Я не знаю, как рассказать, — шепчет он, чувствуя себя таким подавленным и растерянным, каким, наверное, не чувствовал ещё никогда. Дерек поднимается и уходит, чтобы вернуться через минуту. На парту перед Стайлзом мягко планируют чистый лист бумаги и шариковая ручка.
— Тогда напиши, — предлагает Дерек. Стайлз кивает, неуверенно сжимая ручку.
Писать и правда оказывается куда легче, хотя пару раз Стайлз чувствует, что сейчас расплачется, и тогда он откидывает голову назад, смотрит в потолок и считает до десяти. Дерек всё это видит, но ничего не говорит. Стайлз благодарен ему за молчание. Стайлз благодарен ему за то, что Дерек стоит рядом, и сжимает его плечо, сильно и крепко, и молчит, и ждёт, пока Стайлз — буквы выходят неровными, косыми, скачут со строчки на строчку — допишет.
А потом Дерек Хейл читает. Внимательно, хмурясь, и Стилински почему-то нервничает. Он крутит в пальцах несчастную ручку, не замечая, что изредка оставляет длинные полосы чернил на парте. Плевать. Он так… растерян. И сердце до сих пор колотится загнанной птицей так, что больно, и он чувствует такую яркую, острую ненависть к Тео. А ещё — ему нужно принять душ. Как можно скорее. Стайлз ощущает себя грязным. Очень-очень-очень грязным.
— Подожди меня несколько минут тут, — говорит Дерек, и голос у него слишком мягкий, слишком бархатный, чтобы Стайлз не насторожился. Но Стилински не успевает ничего сказать или спросить — Дерек Хейл выходит из класса, оставляя его в одиночестве.
И тогда — когда больше никто не смотрит на Стайлза, когда не перед кем испытывать острое чувство стыда — приходят слёзы. Горячие, солёные и безудержные, они катятся по щекам, срываются с подбородка и — кап-кап-кап — падают на пол. Ему нужно совсем немного времени на это — просто чтобы не грызло потом изнутри постоянное желание разрыдаться. Когда Дерек Хейл возвращается, Стайлз уже не плачет. Он уже почти спокоен. Только глаза красные, и, разумеется, Дерек это замечает. Стайлз почти ненавидит его в этот момент за подобную проницательность.
— Ты плакал, — говорит Дерек, и это звучит не как вопрос, но как утверждение. Стайлз пожимает плечами. «Да, плакал, — говорит он всем своим видом, — но тебя это точно не касается, Альфа».
Стайлз умеет быть равнодушным и отстранённым, когда нужно. Обычно на него накатывает такое состояние как раз после выбросов эмоций вроде этого. Стайлз смотрит на Дерека и тихо говорит:
— Отвезёшь меня домой? Мне нужно, — он передёргивает плечами, — принять душ.
Дерек мрачнеет, но всё же кивает. Молча. Протягивает Стайлзу руку (как будто умудряется мысли читать и знает, что Стилински до чёртиков боится где-нибудь споткнуться и выдать свою слабость), сжимая крепко его пальцы, и тянет на себя, помогая подняться. В прошлый раз подобное закончилось поцелуем. На этот раз Стайлз сглатывает горький ком, поселившийся в горле, и слабо улыбается. Дерек улыбается в ответ. В его улыбке ни грамма радости или чего-то ещё, скорее облегчение, будто он боялся, что Стайлз снова разрыдается. Стилински гордо выпрямляется и идёт к выходу из класса самостоятельно. Он ни-ко-му не покажет, что бывает слабым.
Потому что некому быть для него сильным.
У Дерека Хейла костяшки сбиты в кровь, но Стайлз замечает это только тогда, когда они уже подъезжают к его дому. Дерек перехватывает его взгляд, направленный на сбитые костяшки, и они оба несколько секунд смотрят друг другу в глаза, а потом Стайлз неловко мямлит что-то вроде «Спасибо» и вылезает из машины.
Через неделю он спрашивает у Скотта, как тот понял, что влюблён в Эллисон, и Скотт отвечает, что просто не боялся быть рядом с ней собой.
Стайлз чувствует, что пахнет жареным, и ему хочется умереть.
Они с Дереком целых два месяца исправно общаются на уровне учитель-ученик. Стайлз даже обращается к нему на «Вы». Ни Тео, ни остальные альфы из команды к Стайлзу больше не приближаются. Стилински не знает, чья это заслуга: Дерека или Скотта (а Стайлз знает, что чёртов Хейл рассказал Макколу о произошедшем, и тот на правах капитана команды устроил настоящий Ад для Тео), но, если честно, он рад до чёртиков. Только навязчивая опека Скотта напрягает.
Настолько, что Стайлз не выдерживает и заявляет Скотту, что лучше бы тот за Эллисон так присматривал, и Скотт обижается.
Они со Скоттом не разговаривают вторую неделю (и это по-настоящему дерьмово), когда Дерек просит Стайлза задержаться после уроков.