Может, соврать, мелькнуло у Светы. Если Ульф узнает, как работает в её руках руна — тут же сообразит, что она способна в любой момент открыть проход в Нордмарк. Торгейра-то она видела. И Хильдегард…
Одна ложь тащит за собой другую, с сожалением подумала она тут же. А Хильдегард может потом объяснить Ульфу, как все работает на самом деле.
— Смотреть Ульф, — пробормотала она. — Держать руна Врат — думать Ульф. Думать, как смотреть Ульф.
— Ты представила меня, держа в руке руну, — перевел он для себя её бормотанье. Задумчиво добавил: — Значит, чем больше ты людей увидишь, тем больше будет мест, куда ты можешь попасть…
***
Может, поэтому Хильдегард тогда и заговорила со мной, вдруг подумал Ульф. Чтобы в памяти у неё появилось ещё одно лицо.
Но в тот день, во дворе крепости конунга, когда он спросил, не пугают ли её волки Ульфхольма, она так улыбнулась…
Правда, ничего не сказала. Однако он уже знал ответ — запах сказал, что не пугают. Более того, он ей понравился, как мужчина.
Но потом отец Хильдегард заявил Сигварду, что хочет отдать свою дочь за Сигтрюга. Похоже, тот именно так и подобрался к мастерице рун — через сватовство. А затем она сговорилась уже с Торгейром, и теперь тот называет Хильдегард своей женой. Хотя свадьбу они так и не отпраздновали. Хотя люди, а особенно конунги, праздновать такие дела любят.
Ульф вдруг напрягся — и раздосадовано клацнул клыками.
Было в памяти ещё что-то, касавшееся Хильдегард. Было, но все время ускользало, вытекало, как вода из пригоршни, когда он пытался ухватиться за это воспоминание. Такого с ним никогда ещё не случалось.
Может, меня ударили по голове, но сам я этого не помню, недовольно решил Ульф. Скажем, когда расправлялся со стражниками. Или колдовство Сигтрюга все-таки сработало?
Все было слишком зыбко. Слишком непонятно.
Он замер, глядя на Свейту, наконец-то занявшуюся едой — и сейчас отрезавшую от окорока кусок, похожий на стружку. Ему самому такого ломтика хватило бы на то, чтобы понюхать, но не наполнить рот…
Колдовство. Колдовство Сигтрюга и колдовство Хильдегард. Про первое ему много рассказывали — но сам он его так и не увидел. Про второе с рунами, ему тоже рассказывали. И он видел, как его использует Свейта. Кроме того, Хильдегард совсем недавно открыла проход в его каюту. До этого она при нем рун не касалась. Вроде бы не касалась.
Но…
Память вдруг услужливо рассыпала перед ним клочки воспоминаний. Вот Хильдегард стоит со странным ожерельем на груди, из плоских деревяшек, на которых вырезаны руны. Её освещает скудный свет, идущий снизу…
Однако сколько он не пытался вспомнить, где и когда видел её с этим ожерельем, в памяти ничего не всплывало.
И — Гудбранд с Сигтрюгом. В уме плавала неуверенная мысль о том, что этих двоих он, кажется, все-таки пытал. Но разум и воспоминания утверждали обратное. Гудбранда казнили на его глазах, отрубив голову мечом. И он видел, как Сигтрюга уводили в подземелье. Ни на первом, ни на втором следов пыток не было.
А после меня, подумал Ульф, должны были остаться следы. Даже если не тронул лицо — все равно на одежде осталась бы кровь. И шагали бы через силу. И должны были пахнуть болью, кровью, потом…
Ничего этого он не увидел и не почуял.
Зато в памяти застряла Хильдегард с ожерельем на груди.
А ещё он только что предупредил Свейту, чтобы та не смела использовать на нем руны…
Ульф потянулся, взял с подноса баклагу, вынул затычку и глотнул эля.
Догадка оказалась острой, холодно-болезненной, как нож, воткнутый под ребро. Все становилось складным и понятным, если допустить, что Хильдегард уже использовала свои руны на нем. Скажем, ту же Наудр, руну рабской покорности. Его околдовали, ему приказали… что?
Что-то забыть, ответил сам себе Ульф. А потом служить Торгейру верно, как пес. Доверять ему, слушаться его…
И он забыл, где и когда видел Хильдегард с ожерельем из рун на груди. Даже сейчас ему становилось не по себе от мысли, что он пошел против воли Торгейра, своего конунга.
Единственное, что его остановило, когда Торгейр стоял по ту сторону дыры в переборке и требовал вернуться в Нордмарк немедленно — то, что Свейта его жена. Одно из правил волков — если нужно жестко обойтись со своими, не делай это на глазах у людей. Не унижай своих при чужих, если этого можно избежать…
Мудрое правило.