Он пытается расположить своих людей ко мне, подумала Света. Чтобы они не чувствовали враждебности, если она вдруг вернется на корабль одна, без их ярла. И не опасались женщины, которая владеет неведомым колдовством.
Она снова потянулась к поясу Ульфа за ножом — но тот вдруг накрыл её пальцы ладонью. Сгреб, дернул, заставив шагнуть к нему. Света уткнулась лицом в его плечо…
— И помните вот что — я никому не прощу неуважения к Хоулегсдоутир, — громко бросил Ульф. — Чего застыли, как неживые? Разве я не сказал — поворачивайте в Ульфхольм? Если что, увидимся уже там…
Он повернулся, снова потянул Свету за собой, не выпуская её руки. Нырнул в люк, подсвеченный снизу альвовым огнем.
И уже внизу тихо пробормотал, приоткрыв клыки в улыбке:
— Больше не хватайся за мой ремень на людях, Свейта. Я знаю, что тебе со мной хорошо. Но у нас не принято показывать это прилюдно.
В его голосе плавала едва заметная нотка самодовольства. И она, насмешливо приподняв брови, бросила:
— Нож давать!
Ульф тут же подал ей нож, нисколько не смутившись, судя по его лицу. Правда, клыки он все-таки спрятал…
Света ухватилась за многострадальные ножны, уже помеченные с одной стороны руной знания. Нацарапала на обороте треугольный флажок, обращенный влево — перевернутую руну Врат. Протянула нож хозяину.
Ульф, не спускавший с неё глаз все это время, одобрительно пробормотал:
— Да, Торгейр может передумать. Что ж, пойду прихвачу еды, и уходим.
Еда-то им зачем, вдруг подумала Света. Проход она откроет напрямую к темному альву, которого видела. Вести от колдуньи, надо полагать, нес именно он. И бродить по подземельям темных им не придется. А открыть проход куда-то ещё не получится. Людей, виденных в Нордмарке, Света помнила смутно. Хорошо разглядела лишь темного альва. Да ещё светлого — того самого красавца, что пялился на неё у причалов Нордмарка…
Разве что Ульф решит, что из подземелий темных альвов им следует подняться прямо на поверхность, не возвращаясь на корабль. Вот тогда еда пригодится.
Ульф уже тянул её за собой к закутку, где размещался камбуз. По широкой спине на ходу мотался серовато-молочный хвост — доходивший до лопаток, собранный из неровных прядей, опаленных на концах.
И Света, глядя в спину мужу, подумала уже совсем о другом. Неизвестно, откроет ли темный альв то, что сказала ему Ауг, каким-то незваным гостям…
За этой мыслью сама собой скользнула следующая — а если использовать рабскую руну, то все разрешится само собой.
Может быть, все-таки использовать её один раз, неуверенно подумала Света. И лишь потому, что ей привиделся город, который горел и замерзал в снегу одновременно. Да ещё виденья, что приходили рядом с Ульфом, были уж слишком нехорошими…
Использовать? Не использовать?
Может, Ульф сумеет как-то разговорить альва, смущенно решила она под конец. И тут же смутилась. Ульф, при всем своем добродушии — человек средневековья. Вполне возможно, что добродушен он только с ней. А самый привычный способ для него разговорить кого-то — это пытки.
Ульф со стуком открывал и закрывал сундуки странноватого вида, в которых лежали продукты. Выбирал еду, предварительно покрутив носом над каждым куском.
Чего гадать заранее, безрадостно решила Света, глядя на него. Вот если альв откажется рассказывать о разговоре с Ауг, тогда уж…
Ещё минут через десять они стояли в каюте — готовые отправиться.
Ульф придирчиво оглядел Свету. Потом нагло сунул ей небольшой куль, сотканный из волокон, похожих на липовую мочалку, что была у её бабушки. Пояснил:
— Я на всякий случай должен освободить себе руки. А тебе достаточно одной ладони, чтобы касаться руны. Там еда, взял я немного, так что тяжело не будет. Выдержишь?
Света молча кивнула. Закинула на правое плечо, на котором уже висела её сумка, длинные лямки, приделанные к кулю. Подхватила с крышки сундука заранее приготовленную книжицу с рунами…
И тут Ульф вдруг уронил:
— Погоди. Скажи, Свейта — тебе было хорошо со мной?
А чего спрашивать-то, молча изумилась она, разворачиваясь к мужу. Сам ведь говорил, что знает — ей с ним хорошо. Наверно, по запаху определил…
Ульф смотрел, прищурив янтарные глаза, бросив руку на рукоять меча. Ворот серой рубахи развязан, под молочной порослью поблескивает край серебряной гривны…