— Ну и пусть явится, — ответила самка. — Жаль, я не увижу её лица, когда она окажется здесь — и поймет, что на тебя руны не действуют. Пусть испробует на себе милость Одина. А потом появлюсь я…
— Нет, — резко сказал человек. — Что-то здесь не так. Если собрать все вместе… Ауг вдруг подсовывает какому-то оборотню девушку из Неистинного Мидгарда — хотя твои люди ушли от неё без пары. Потом старуха отправляет тебе весть о девице. И какой-то инеистый, по словам все того же оборотня, тут же её убивает. Зачем? Чтобы мы не смогли допросить старуху? А после этого волк находит возле трупа Ауг руны, которые прямо указывают на меня. Одал — тот, кто получит наследство. Руна копья, Тейвас — удар, который он нанесет. Урус, руна бури — тут и толковать нечего, великие беды, которые он причинит. Затем Альгис, руна бога-защитника. Если ты помнишь, её ещё называют руной Хеймдалля. Того самого, кто пришел ко мне с вестью от Одина.
— Но руны лежали перевернутыми, — заметила женщина. — Это меняет их значение.
Она сделала пару шагов, замерла за спиной у самца. Тот оглянулся на неё. Заявил:
— Ты сама знаешь — все зависит от того, откуда на них смотреть. Как я понял из объяснений волка, если со стороны трупа, то руны и впрямь должны были показаться перевернутыми. Но Ауг оставила послание не для себя, а для того, кто подойдет к её телу. Оборотень не понял смысла рун — но он насторожился. И убрался из Нордмарка задолго до того, как твои слуги отыскали светлого альва, видевшего странную девицу рядом с каким-то оборотнем. Все это вышло случайно… или кто-то с нами играет? Твой отец отказал Ульфу, он пошел за невестой к Ауг, тут же получил женщину с даром, уплыл к Хрёланду. И ты, узнав об этом, захотела забрать дар себе этой Свейты. Как уже забрала у других. Это напоминает мне приманку в капкане…
Капкан, недобро подумал волк, стоявший по-прежнему неподвижно. Капкан — плохо. Но на этих двоих — хорошо!
— Локки, — выдохнула женщина, — за этим может стоять только великий йотун. Если Локки и впрямь приковали в Неистинном Мидгарде, но он как-то освободился — тогда он не захочет возвращения асов. Может, дар этой бабы не такой, как мой, в этом все дело? И ты не сможешь её одолеть?
Так много слов, подумал волк. Но плохо, что самец насторожился. И от него запахло тревогой с привкусом страха.
По крепости перекрикивались люди, из окна все сильней несло дымом, горьким, нечистым, не таким, как от лесного пожара. В горле от него рождалось рычание — но приходилось терпеть и сдерживаться.
Все ради второго, мелькнула у волка злая мысль. А ведь он даже не желает выпускать его на волю время от времени. Хотя бы иногда.
— Может, ты и права, — медленно выговорил человек. — Ауг объявила темным альвам, что люди, живущие здесь, станут углями и льдом. Или у неё было видение, или старухе об этом кто-то рассказал. А теперь мы стоим тут, девица зажигает костры в крепости, оборотень рядом со мной…
Его последние слова утонули в грохоте — раскатистом, долгом. Словно каменная лавина сошла с горы. Даже пол опочивальни содрогнулся вслед за раскатами.
Люди дружно оглянулись в сторону окна, волк подавил желание оскалиться.
— Она испробовала руну Разрушения, — напряженно заявила женщина. — Раскатала по камешку или стену, или один из домов. А на завтра назначен арваль, поминки по твоему отцу. Арваль должен пройти спокойно — чтобы тебя объявили конунгом, как положено. И подняли на щитах… без этого ничего не выйдет. Я должна идти. Нужно хотя бы погасить костры…
— Мы пойдем вместе, — отрывисто бросил человек. — Но сначала я изменю кое-что в этой игре. Заморозь его.
Он указал на неподвижно стоявшего оборотня.
— Полностью? — спокойно спросила самка, потянувшись к ожерелью на груди.
И волк понял — сейчас.
Сейчас!
Лунного цвета тень взметнулась с пола — к тому, кто был ближе. И опасней для рыжей, бродившей сейчас по крепости…
Когти вонзились в мягкое тело, клыки рванули горло. Хрустнул кадык.
Самка, вместо того, чтобы закричать, молча кинулась к нему.
И волк, уже падая на пол вместе с телом, которое подмял под себя — вдруг ощутил, как шкуры на бедре коснулась женская рука.
Он выдрал из горла гортань вместе с куском хрящеватой трубки, тянувшейся от неё. Покатился к окну, все ещё сжимая в пасти сладковатую человеческую плоть, с лоскутами кожи, содранными с шеи…