Он собирался поспать немного и снова выйти на палубу — но ноги сами свернули к его каюте. Благо дверь была рядом с лесенкой. И Ульф уже протянул руку к створке, когда ноздри вдруг уловили запах еды. Близко, очень близко. Мясо, сыр, хлеб, намазанный подтаявшим соленым маслом. Яблоко.
Он присел на корточки возле собственной двери, принюхался получше. Запах шел снизу.
Значит, Свейтлан поставила поднос у порога, подумал Ульф. Сообразила.
Он коснулся когтем створки, чуть нажал, заставив её приоткрыться на палец, не больше. Край подноса высунулся из-под двери. Ульф прихватил одной рукой бортик подноса, другой — створку, снизу, над палубой. Мягко нажал…
А потом, когда поднос оказался достаточно далеко от порога, скользнул в каюту.
Свейтлан спала. Шарик альвова огня, горевший в углу, освещал девушку, лежавшую на левом боку, как-то по-ребячески поджавшую согнутые руки и ноги. Волосы в слабом свете казались темней, чем днем. Легкие веснушки побледнели…
И спала она одетая. Опасалась его? Ульф вдруг с усмешкой подумал — один из ножей, что он сам ей дал, сейчас наверняка припрятан под мехами, на которых она лежит.
Поднос, одежда… его тут ждали. И это только раззадорило Ульфа.
Он сделал ещё один шаг, растянулся на досках рядом с собственной постелью. Того, что Свейтлан проснется раньше, чем это нужно, Ульф не опасался — та слишком устала.
У женщин, насмешливо подумал он, кончиком когтя осторожно отводя волосы с её щеки, разум и тело иногда пребывают в несогласии. Тело уже готово на все, поскольку у него те же желания, что и у зверей — а разум ещё упрямится. Не хочет смиряться, чего-то требует.
У Свейтлан, похоже, та же беда. Её тело уже согласно. Как запах, так и гривна, остававшаяся прохладной после его прикосновений, это подтверждали. А вот душа Свейтлан упрямилась…
Хотя бывают, конечно, и такие девицы, у кого разум и тело желают одного, как у зверей, мелькнуло у него. Но зачем утруждаться, оставаясь человеком — если та, что рядом, мыслит по-звериному?
С этой стороны Свейтлан ему подходила, вот только разногласия между разумом и телом у неё были уж слишком велики. И клыки её заметно пугали — хоть этот страх и не доходил до яростного отвращения.
Ульф неслышно фыркнул. Губы Свейтлан были уже рядом. Ну, пусть сначала почувствует его поцелуй — а уж потом проснется и повозмущается.
Он коснулся её губ медленно, осторожно. Надавил языком, раздвигая. Потом нажал подушечкой пальца на подбородок, заставив ещё шире открыть рот…
И тут потерял голову. Хоть и принял решение подождать до завтра, поскольку она пока не была готова смириться с тем, что попала сюда. Но одна рука, словно сама по себе, облапила Свейтлан сверху, вторая подлезла ей под бок.
А следом навалились ощущения. Запах. Мягкость под его руками. Пряди волос, в которые он запустил пальцы.
И тихое, мерное дыхание, сквозь которое пробивался стук сердца — слух оборотня был достаточно острым, чтобы его уловить.
Что забавно, ему понравился даже ритм, который её сердце выводило. Завораживающий. Успокаивающий. Правда, потом он участился…
Света проснулась от того, что её кто-то целовал. Довольно-таки нагло обняв — и даже немного завалив на себя.
Ульф все-таки пришел, спросонья подумала она. И несколько мгновений, прежде чем поступить как следовало, лежала неподвижно, плавая в полудреме, смешанной с удовольствием.
После двух дней на ногах, одного в своем мире, второго в чужом, сознание было затуманенным. Сонным. А рот Ульфа горячим, и ласка его языка на удивление нежной. Один из клыков упирался в её нижнюю губу, но ощущение оказалось совсем не болезненным, скорее наоборот.
А вот возьмет да и сдвинет челюсти, уже вполне ясно подумала Света. Вот тогда и будет больненько.
Ей вдруг стало страшно. Настолько, что она замерла, боясь пошевелиться. Решила — пусть сначала закончит целовать, тогда уж и…
А то как бы за губу не цапнул.
То, что девушка очнулась, Ульф понял по её дыханию. Ожидал, что она упрется ему в грудь руками, задергается, пытаясь оттолкнуть.
Но Свейтлан лежала, нехорошо окаменев. Слишком тихо лежала — хотя сердце стучало испуганно, взахлеб…
И он, оторвавшись от её рта, но так и не разжав рук, выдохнул:
— Я плохо целуюсь? У меня от твоего неудовольствия даже гривна погорячела. Может, научишь целоваться так, как тебе нравится?
Насчет гривны Ульф приврал, та даже не потеплела. И это его обрадовало. Значит, его клыки не вызвали отвращения, хоть он дал ей их ощутить.
А соврал лишь для того, чтобы Свейтлан почувствовала себя уверенней.