— Хоть один чумазый хряк пасть раззявит, враз зубами подавится! — хрипел Скосарь, держа булаву наизготовку. — Сопли подтирать не научились, а уже на Скосаря дружину копья подняли!
Из дворовых построек, дико гогоча, вывалила орава карагесеков, бесшабашных степняков, которые последнее время вертелись в охранении Новой Рязани. Здоровенные, сильные, проворные карагесеки волокли нехитрую добычу: кто овцу, кто курей, а кто и бабу за волосы.
— Отставить грабеж! — выкрикнул я, подъезжая ближе. — Это как же понимать?! Что за произвол?!
Карагесеки замерли как вкопанные, Скосарь щелкнул переключателем на левой руке и выронил на снег булаву. Мартын с Наумом повалили наземь бояр да князя и уселись на них верхом, как на тюфяки.
— Князь! Батюшка! — Повалился неуклюже в снег на колени Чернорук, растягивая рот в довольной улыбке. — Живой! Здоровехонький! А мы уж было худое подумали да решили с недругом твоим, кровником Михаилом, посчитаться.
— Проще говоря, решили пощипать тутошнюю знать, покуда Орда не явилась. Знаю я вас: разбойниками были, разбойниками и остались!
— Хвала предкам, что ты, свет наш, подоспел, а то б мы…
— Ратникам оружие вернуть, — перебил я его словоблудие, — кого побили, тому подсобить, наворованное воротить! Чуть не опозорили меня, отморозки!
— Послушай, — вдруг спросила Ольга почти шепотом, — их тут всего-то десятка два, три, они что ж, весь город этим числом взяли?
— Нет, не они, — ответил я с усмешкой, видя искреннее удивление ведьмы, — слава их дурная этот город взяла. Когда Орда первый раз перла, Скосарь Пронск зачищал, так лютовал, стервец, что по сей день всяк, услышав имя его, крестится. Наум да Мартын, тех и вовсе за людей не считают. Несет молва байки, что, дескать, бесы они, коих я, колдун, наворожил себе во служение. Ну а карагесеки, этим человека зарезать, что высморкаться, одной рукой ножиком, как пером, распишет, а второй все ценное снимет. Стрелки же мои, няньки мордатые, вон, глянь, стоят, ухмыляются, а ведь каждый пятерых ратников княжеских мог на штык намотать, мимо проходя.
Подъехав ближе к княжеской дружине, стоящей с опущенными головами, я только испепеляющим взглядом прошил Скосаря. Тому хоть бы хны, строит мне невинные глазки. Чудище! Обращаясь к поникшим воякам, лишь немного привстал в седле и толкнул речь:
— Поднимите оружие, воины! Мы вам не враги. Враг не сегодня-завтра у стен встанет. Орда на Руси, да не гостем в города наши идет. Разгоните толпу зевак у ворот, успокойте. Выставите караулы, вышлите дозоры, коли воевать собираетесь. Раздайте оружие всем, кто пожелает город защищать. Остальных по окрестным деревням отправьте. О князе своем не переживайте, погостим у него до вечера, поговорим по душам да уйдем своей дорогой.
Услыхав мои слова о князе, Наум и Мартын, эти два клоуна-переростка, подняли побитого Михаила на ноги, тормоша его, словно тряпичную куклу, накинули на плечи шубу и прислонили к резной опоре крыльца. И с довольными рожами уставились на меня, будто ища одобрения. Вид у князя был потрепанный. Волосы всклокочены, под глазом наливался синяк, бровь отекла, а из носа сочилась тонкая струйка крови. Еще месяц назад я бы разграбил этот город, сжег бы в нем все, что только может гореть, но только не теперь. Ведь именно разорения от меня ждет и без того перепуганная московская знать во главе с Михаилом.
— Не нужны мне, Михаил, ни твои амбары, ни твои цацки золотые, и стол твой княжеский мне не гож. Добро свое, вошь ты чесоточная, от ордынцев нынче попробуй оберечь, может, тогда поймешь, убогий, с кем надо было дружбу водить, а на кого стрелы вострить.
Пока стрелки выпихивали со двора ратников, пока развели лошадей, чтоб покормить, согреть да напоить, Ольга, как клещ, вцепилась в братьев-близнецов, отведя их в сторону. Молчаливые и угрюмые спутники ведьмы в нерешительности топтались посреди двора, не зная, чем себя занять. С опаской поглядывая на бурчащего недовольно Скосаря, ворочавшего своей устрашающей клешней, собиравшего свои разбросанные пожитки, они охотно кинулись на мой зов собираться в дорогу.
Говорить о чем-то ни с самим князем, ни с его боярами я наотрез отказался. Распоряжался на княжеском дворе, как на своем собственном, пока организовывал сборы. Прошлись по купцам, собирая припасы. К слову сказать, за провизию, корм для лошадей и два обоза с упряжками мы честно заплатили. Пришлось лично проконтролировать, помня любителей халявы — близнецов. Им я устроил отдельную трепку. Наедине. В каком-то полутемном углу в одной из княжеских палат. Выслушав поначалу их сбивчивый рассказ о сдаче Рязани.