Забавная ерунда. Простое неучастие в бойне — главный выигрыш Гардарики. Что эти несколько лет чужой войны? Рабочие потратят заработки на домашних, те станут счастливее ненадолго и забудут. Рабочие тоже забудут, состарятся и умрут. Капиталы лягут на свои места в сейфах или будут представлены аккуратными строчками в конторских книгах…
В Гардарике всего лишь не убивали годами миллионы молодых русских. Они не стреляли друг в друга и не умирали от голода и болезней. Все эти люди трудились и делали домашних счастливее. Просто страна развивалась…
И когда я увидел летящее ко мне остриё шпаги, в голове моей возникли мысли. Появились они пакетом, каждую я ощущал, но разворачивались по мере актуальности.
В первую очередь я осознал, что меня убивает опытный фехтовальщик. Клинок жёстко лежит в его руке. В этом положении я, опустив и отведя свою шпагу в сторону для блокирования предыдущего выпада, не успеваю парировать удар ударом. Я могу лишь уклониться, и должен отвернуть вправо. Ему нужно перед последним моментом довернуть правее…
Пусть он поверит в это! Пусть оно встанет перед его глазами!
А сам поворачиваю влево практически под нормальный удар шпаги…
Его остриё вспарывает ткань кадетского кителя под моею подмышкой, кожей на боку я ощутил холод стали. И в этот момент моя шпага пробивает его плечо…
Удивлённые глаза противника. Что-то хочет сказать? Моя шпага проходит руку насквозь, и я выдёргиваю оружие. На эффекте шока и боевого транса он отдёргивает шпагу к себе.
Не хочу его слушать. Рву с шагом дистанцию и пинаю кадетским ботинком вражескую промежность, думая про себя, что это животное хотело меня убить!
Он начинает сгибаться, но недостаточно быстро, и шпагу сука держит. Бью клинком его в низ живота и понимаю, что это настоящий горностай в тотемном воплощении…
Рыси тоже не подарок, но на мне тогда были маска и жилет, и даже в трансе они не хотели меня убить. А этот зверь…
Бью его шпагой в левый бок. Он уронил оружие и падает на колено. Так вот против этого зверя оказались действенными уроки Дементия Архиповича. Я заставил его поверить, он видел мой уклон вправо перед смертью…
Кстати. Вражина передо мной на коленях, и я наношу сталью контрольный удар в хрипящий стоном боли и ярости, перекошенный его рот. А то подумать сволочь не даёт.
Из пасти горностая брызгами вылетают обломки зубов и выплёскивается кровь. Он заткнулся и падает на спину, а я вспоминаю чертёжника. Сколько раз он повторял, что ничего нового мне не даёт. Что всё дожидается меня в подкорке. Нужно лишь активировать, требуется много работать над собой. Или ждать мощного толчка.
Вот он — толчок мощнее не придумать. Горностай в трансе, который очень хотел меня убить. Целый боярин. Наверное, сам проявлял доблесть, скотина. Ну, или папа его, всё равно скот. Теперь уже дохлый.
На него печально смотрит его секундант. Поджарые охранники покойного тоже грустят, но не дёргаются. Мрачные Мухаммед, Клава и Надя всё равно их контролируют, ко мне без радости подходит Авдей, вынимая большой нож из-под полы пальто.
Принимаю нож и смотрю на него. Он молча отворачивает морду. Ну да, я опять сам не спросил. Решительно поворачиваюсь к бледненькой Кате и говорю:
— Отдай шинель и шапку Григорию Васильевичу. И иди с подружками к машинам.
— Я выдержу, — глухо отвечает она.
— Всё равно отдай, — сказал я.
К ней шагнул невозмутимый ректор, забрал мою одежду и поспешно отошёл. Вокруг Катюши образовалась санитарная зона радиусом в пять метров. Спокойно приступаю к разделке горностая…
Дома почти ничего толком не обсуждали. Потрепались лишь о том, что Катю хоть и заметно трясло, но она выдержала всё, вплоть до вознесения отрезанной головы на Перунов камень.
Прочими останками займётся охрана и секундант. Закопают, что осталось от незадачливого боярина, и поедут в Китай за новым и таким же доблестным. Горностаи сумеют хорошо помочь китайским товарищам по борьбе, пустят японским оккупантам озеро крови. Они очень хищные. Гм. Японцы хищные, конечно…
Ярко запомнились вкусный ужин от Миланьи и долгая любовь с Катей в тотемном воплощении. Она уже не так страстно стонет, становится требовательнее. Человек быстро привыкает к хорошему, сколько ни дай…
А потом начало радостной недели в любимейшем Корпусе. К наказаниям окопами добавили совместную работу. Наказывать меня стали редко, по разу в неделю, потому достаётся лишь то, что остаётся.