Я торжественно поблагодарил девушек за героизм, пожелал Клаве выздоровления, снова поцеловал Катю и пошёл в кабинет. Можно было прихватить и Катерину, но она так виновато смотрела.
Её отчёта за неделю я, конечно, на столе не нашёл. До приглашения на ужин рисовал, решал задачи по начертательной геометрии. Хорошо развивает фантазию, приучает к спокойствию и вырабатывает твёрдость руки — рисовал я без приборов, эскизами.
Ровно в восемь Миланья позвала ужинать. В столовой сидели со мной только Авдей и Мухаммед. Девочки не желают оставлять Клаву одну. Ей это уже надоело, но Кате и Наде намекать что-то бесполезно, вытащить их за шивороты у парней нет полномочий, а выставить пинками у Клавы мало сил.
У меня хватает сил и полномочий, но все добродетели губит скверный характер. Я лишь кивнул с сочувствием и подумал, что так Клава быстрее выздоровеет. Или озвереет, что для неё почти без разницы.
После ужина опять не пошёл за Катей. Не хочу на неё давить, даже когда хочется… э… многое ей сказать. Сразу направился в молельную. Встал перед иконами на колени, перекрестился и загрустил. Не было у меня сегодня тотемного транса и не будет, скорей всего. Сам по себе, без драки и секса, я духу рыси не нужен…
Вдруг нечто во мне ласково потёрлось щекой прямо об душу. Улеглось на тёплое брюхо, выпустив коготки, уютно заурчало. Боясь его спугнуть, я начал читать молитву. Оно урчало и щурилось, а я бормотал.
Мы вместе простояли перед иконами на коленях целый час. Когда я снова перекрестился, дух рыси прыжком покинул меня, как всегда, не прощаясь. Необычно умиротворённый я направился в спальню.
Встал, как в Корпусе, даже в ушах звенел воображаемый вопль:
— Подъём!
Завтракали опять втроём. Вообще не зашёл к девчатам, им нельзя волноваться. Миланье сказал, что просто дела у меня. Мухаммед и Авдей догадываются, что за дела, вот и достаточно. Спустились в гараж и после проверки машины выехали. Я велел шофёру рулить к Перунову камню.
По пути я смотрел строго перед собой со скучающей гримасой, а сам думал, что опять приходится иметь дело с босяками без высшего образования, не читающими газет, или как под новым углом открываются в магическом мире классические произведения. Интересно, а существуют в этом мире аналоги Ильи Ильфа и Евгения Петрова? Или тут стало совсем не над чем смеяться?
Приехали и, хлопнув дверями, в том же суровом молчании прошли через лес. С непроницаемыми лицами подошли к фигурам у камня. Авдей с Мухаммедом пустыми рысьими глазами «взяли под контроль» моего противника и его секунданта в пальто и дорогих шапках, и двоих охранников в дублёнках и в шапках попроще.
Я демонстративно пожелал доброго утра одному Григорию Васильевичу в генеральской шинели с традиционным футляром под правой подмышкой. Он тоже поздоровался и представил мне моего противника, подвижного господина средней комплекции и его флегматичного и рослого секунданта.
Ректор традиционно предложил моему врагу признать за мной право давать интервью, кому мне захочется, и принести извинения…
— Да, — заговорил боярин, не дав старику толком закончить. — Я пришёл, чтобы признать за московским боярином Артёмом Большовым право давать интервью всем, — он возвысил голос. — Артём, прости меня!
У меня открылся рот и выпучились зенки, я просто не находил слов.
Противник посмотрел на меня и молвил деловым тоном:
— Ну, мы пойдём.
Я смотрел, как они пошли, не отрывая выпученных глаз.
— Эх! — печально проговорил Григорий Васильевич. — А мы только заняли по дуэлям первое место! Долго не продержимся…
Я подобрал челюсть, обернулся к нему и спросил:
— То есть я могу не принимать извинения?
Он с досадой передёрнул плечами и отвернулся. Я быстро повернулся и крикнул вслед уходящему противнику:
— Эй! Мне не нужны твои слова! Иди сюда и дерись!
Эти четверо остановились и нехотя обернулись. Боярин, кто вызвал меня, недобро спросил:
— Ты хочешь, чтобы я вернулся?
— Я тебя вообще не отпускал, — ответил я презрительно. — Хорош тут бегать уже!
— Извинения отвергнуты! — с подъёмом воскликнул ректор, открывая футляр. — Клянусь, что револьверы не заговорены, и Артём с ними не знаком! Вызванный выбирает первый!
Короче, пристрелил я этого боярина, отрезал башку и положил на Перунов камень. Не скажу, что было просто, он тоже в меня стрелял и мог убить. Но я-то изначально ехал убивать, а он извиняться. Оно точно повлияло.