— Бах! — гремит его выстрел, и где-то пролетела пуля.
Восьмая. Я спокойно иду к нему, хоть и щипает уши.
— Эй! — кричит он капризно. — Остановите поединок, у меня кончились патроны!
Я просто приближаюсь весь в снегу и с розовеющими на морозе ушами.
— Но послушайте! — воскликнул он весело. — Вы ведь не убьёте вот так приличного человека!
А сам в шапке! И в пальто! Он ясно различает моё лицо и понимает — этот убьёт. Боярин Тимохин растерянно оглянулся на охрану, но они сейчас ему не помощники. Авдей с Мухаммедом точно проследят.
Десять метров, я останавливаюсь и холодно ему улыбаюсь. Он резко разворачивается и прыгает…
— Бах!
Падает породистым лицом в снег с пулей в спине. Пытается ко мне обернуться и хрипло стонет:
— Нет! Не надо!
Я неспешно приближаюсь с застывшей улыбкой и розовыми, но местами краснеющими ушами. Останавливаюсь и направляю ему в голову пистолет.
— Не надо! — прохрипел боярин Тимохин, уткнувшись породистым лицом в рукав пальто.
— Бах, — добиваю его в висок с трёх метров.
Отворачиваюсь от него. Блин, уши-то как мороз хватает! Но надо стоять с грозным величаем, ждать одного Авдея. Мухаммед вынул «Парабеллум» и стоит с ректором. Просто так.
Авдей неспешно бредёт через снег с моей шинелькой. Нагнулся за шапкой. Наконец, подошёл, проговорив:
— Пока только шапку надень, а то уши вон красные, — и протянул мне головной убор, засунув одну руку под полу пальто. Отстегнул наощупь ножны с пояса и, подавая мне, договорил. — А с шинелью не спеши.
Я, поспешно нахлобучив шапку, беру ножны и нож. Наклоняюсь над Тимохиным и расстёгиваю ворот — нужно освободить шею…
Стоп! Что это у него за шнурок? Снимаю с него кругляш из кости с изображением солнца и рун. Вот это на себе носил православный?
— По древнему обычаю все его магические амулеты, что найдёшь на нём, отныне твои, — сказал Авдей.
Тогда «солнышко» пока в карманчик, переходим к неприятному. Где тут шейка его бывшего владельца?
Закончив встречу, вернулись домой. Я принял душ и надел кадетскую повседневку, заботливо приготовленную Миланьей. Только трофейный амулет переложил в нагрудный карманчик и вышел в гостиную, как ни в чём не бывало.
Катерина встретила меня долгим грустным взглядом, её подружки смотрели без выражения, как и их коллеги Авдей и Мухаммед. Миланья крестилась, грустно вздыхая. Я прошёл в кресло и сказал девушкам:
— Я опять живой. Можете съесть по паре бутербродов.
— Мы не хотим, — неприязненно ответила Надя.
— Я пойду тогда, помолюсь за всех… — проговорила Миланья, перекрестилась и ушла.
А Катя вдруг встала, подошла ко мне, наклонилась и провела пальцем по щеке. Кожу неприятно защипало. Она повернулась к подружкам и сухо сказала:
— Быстро сюда аптечку.
Клава подорвалась к шкафу и через минуту стояла возле Кати с открытой коробкой, а Надя из неё вытащила бутылёк, говоря задумчиво:
— Сначала перекисью?
— Угу, — сказала Катерина, взяв у неё флакончик и сворачивая пробку.
Надя тем временем отщипнула ваты…
— Туда смотри! — грубо молвила Катя, указав пальцем на Мухаммеда.
Я уставился на него и дальше ничего толком не видел. Чем-то провели по щеке, собрали ватой лишнюю влагу. Потом приложили бинтик с мазью и приклеили пластырем. Оно сразу зачесалось.
— Не трогай! — приказала Катерина.
Она и Надя сели на диванчик, а Клава сначала поставила аптечку на место.
— Шрамы украшают парней, — сказал Авдей.
— Только не на роже, — возразила Клава, усаживаясь.
— Тогда переходим ко второму вопросу, — проговорил я, вставая, и вынул из кармашка амулет. Подошёл к Кате и показал его на ладони. — Ты знаешь, что это такое?
Девчата подскочили и обступили нас, глядя на «Солнышко». Катерина на него посмотрела и подняла на меня странно весёлые глаза.
— Где ты его взял? — спросила она тихонько.
— Снял с мёртвого врага, — сказал я сухо.
— С шеи, — уточнила она и воскликнула вдруг. — Но ты же христианин!
— И что? — сказал я дерзко. — Боярину уже было всё равно, а Перуну приятно! И амулет ведь нашёлся.
— Он как-то работал? — спросила Надя. — Ты почувствовал в схватке что-то необычное?
Я перевёл на неё взгляд и ответил:
— Похоже на мистику, но я не ощущал всплесков агрессии.
— Значит, работал, — мрачно проговорила Клава.
Катя грустно вздохнула и уточнила:
— Тебя уже называли чудовищем?